Сокровище.

До отправления местного поезда оставалось целых пять часов.

Чтобы как-то скоротать время, Мышкин Семен Иванович решил прогуляться по грязным улицам райцентра и осмотреть его достопримечательности. К достопримечательностям относился небольшой рынок, где торговали в основном овечьей шер­стью, куриными яйцами, речной рыбой, какой-то старой рухля­дью и щенками собак гончей породы. Железобетонный па­мятник неизвестному болыневику-агитатору, который распола­гался в тени кустов акаций и, находясь в плачевном состоянии стоял без одного уха, с отвалившимся носом, с метровым бере­зовым поленом под мышкой и отсутствием какой-либо таблич­ки с именем, фамилией и датой трагической кончины героя.

Чуть дальше этого истукана неизвестного рода-племени опершись на угол здания похоронной конторы, примостилась покосившаяся избушка с надписью «Исторический музей», в стенах которой хранились с десяток пожелтевших писем извест­ных партийных деятелей района, два пистолета с раздутыми стволами, фуражка с красной звездой, кожаная куртка, три свинцовых кастета, а также телега с оглоблями, на которой, по словам смотрителя музея, ездил Сам… Рассказывая о телеге смотритель обычно понижал голос, слегка приседал и, огляды­ваясь по сторонам, шепотом произносил:

— Ездил Сам! Сам! Начальник Губчека!

После этих слов он почему-то выглядывал в окно, видимо, опасаясь, что за ним вот-вот придут. Осмотрев, таким образом, все знаменитые места райцентра, Семен Иванович решил схо­дить еще куда-нибудь, имея в виду столовую железнодорож­ного депо. Правда, его уже понесло в сторону небольшого сквера, где виднелся еще какой-то истукан, но в это время у Мышкина неожиданно что-то кольнуло в спине, зачесалось под мышкой, после чего его ноги сами побежали к привок­зальной пивнушке, которая располагалась возле конторы с облезлой табличкой «Бюро добрых услуг».

«Ну, а почему бы и нет? — подумал Семен Иванович. — Зайду, хряпну пару кружек, время убью, получу удовольствие!»

И он взял курс на пивной источник. Через несколько ша­гов Мышкин услыхал за спиной голос с явными интонациями заядлой базарной торговки:

•  Давай, милок, погадаю! Давай всю правду расскажу! Век помнить будешь! До конца своей богатой жизни помнить бу­дешь! Давай погадаю, никогда меня не забудешь!

До пивнушки оставалось совсем немного. Недовольный таким поворотом событий, Семен Иванович остановился и, по­вернувшись, чуть было не упал в обморок. Перед ним стояла грязноватая цыганка, с полным ртом золотых зубов и с огром­ным фингалом под левым глазом.

•  Не сильно мешает? — придя в себя, с иронией спросил Мышкин гадалку, имея в виду ее лиловый синячище.
•  Сейчас уже нет, а ночью даже помогает! — охотно ответи­ла она, продолжая предлагать  услуги по гаданию, пред­сказанию и снятию порчи.
• Мышкин нехотя подал ей руку. Цыганка начала гадать. Она обещала то ядерную войну, то всемирный потоп, то встре­чу в казенном доме, то повышение по службе, то увеличение жалования, то получение дорогих подарков, то какие-то испы­тания, то встречу с чертями и внезапное обнаружение сокро­вища. При слове «сокровище» цыганку, назвавшуюся Азой, вдруг передернуло, она внимательно посмотрела в глаза Се­мена Ивановича, негромко произнесла: «Пардон!», после чего убежала за угол питейного заведения, крутанулась там вокруг здоровенного тополя, три раза боднула дерево головой, верну­лась и вновь пристально посмотрела на изумленного Мышкина.
•  Гм! Ну точно. Все сходится.
• С этими словами она опять взяла ладонь Семена Иванови­ча, достала из-под юбки небольшую лупу и более тщательно изучила глубокие извилины на руке Мышкина.

Ну все, все сходится! Вот и сокровище, вот и нечистая сила, а вот и я рядом! Да, ну и дела! Вот так объект достался! Кто бы мог подумать, что я у тебя стану ангелом-хранителем числиться, — подбоченившись, произнесла цыганка, всем своим видом выра­жая недовольство таким неожиданным приобретением.

Мышкина все это стало забавлять. Ему с трудом удалось сдержать приступ смеха.

«Ну, если так выглядят ангелы, то как же черт должен выг­лядеть? » — подумал он, оглядываясь по сторонам.

•  Да так же и выглядит, а чаще всего намного лучше! — как будто прочитав мысли собеседника, произнесла Аза.
•  Ну а сокровище, которое ты мне пророчишь, черти не отберут? — продолжая посмеиваться над странно­ватым ангелом, спросил Семен Иванович.
•  Теперь нет! — твердо ответила гадалка. — Теперь уж фи- гушки! Теперь у тебя есть я! Как почувствуешь себя плохо, как увидишь, что нечисть рядом, сразу позовешь меня, вдвоем быстро отмахаемся.
•  А я сокровище-то свое скоро увижу?
•  Разумеется. Да и не только сокровище, но и чертей узна­ешь. Один будет без ушей, другой без зубов, третий будет хромать, постоянно чесать под мышками и раз в два дня мо­читься в собственную постель.
•  Страшная, небось, нечисть-то эта, а?
•  Да какая там страшная, больше жалкая, слизняки омер­зительные, шушера, одним словом! — с брезгливостью в голосе ответила Аза и, оглянувшись по сторонам, предложила давя­щемуся от смеха Мышкину пропустить по кружечке пивка.

Насмеявшись вдоволь, Семен Иванович неожиданно согла­сился. После такой клоунады рядом с цыганкой ему стало  свободно и даже весело.

•  Ну что, пошли! Людей хоть попугаем! — весело произнес он.

Заведение работало лихо. В радиусе трехсот метров от него воняло кислым пивом, вяленой рыбой, жареным ливером, чело­веческой мочой и потом. Тем временем, не обращая внима­ния на некоторый дискомфорт, ангел-хранитель Аза и ее по­допечный товарищ Мышкин подошли к смердящему помещению.

— На! — громко крикнула цыганка, пиная ногой дощатую дверь.

Деревянные ставни тут же слетели с петель и с грохотом рухнули на грязный заплеванный пол. Задрожали утлы про­куренного помещения. Вылетели окна. Произошла закупор­ка пивного крана. В зале наступила гробовая тишина. Зав­сегдатаи пивнушки с изумлением уставились на несуразную пару, появившуюся в клубах пыли от обвалившейся штукатурки.

Мужчина имел интеллигентный вид, он был одет в черное пальто, белую рубашку с галстуком и черные брюки, аккурат­но заправленные в черные резиновые сапоги.

Рядом с ним находилась цыганка неопределенного возрас­та, с огромным количеством золотых зубов, с большущей папи­росой в углу рта, с заплывшим левым глазом, с руками, полнос­тью покрытыми татуировками, с распущенными волосами и в милицейской фуражке с металлической кокардой.

Аза внимательно осмотрела притихшую публику. Длинным пальцем правой руки она оттопырила карман вору-рецидивисту и дважды смачно туда сморкнулась. Затем бесцеремонно отобрала кружку с пивом у здоровенного амбала, а ему нанес­ла три точных удара под копчик острым носком своего кожа­ного ботинка. После этого она перебросила папироску из правого в левый угол рта, прошла в центр зала и негромко произнесла:

•  Мужички! Дайте даме прикурить папироску!
•  Мы не курим! Мы только пьем! — громко крикнул кто-то из угла.  После этого  вся публика, включая Толю-дурачка по клич­ке Толя Палыс, расталкивая друг друга локтями и хватаясь за карманы штанов,   мгновенно выскочила из вонючего помещения и молниеносно рассредоточилась по темным,  гряз­ным переулкам райцентра.

Расставались Мышкин и цыганка Аза почти друзьями.

•  Позолотил бы ручку, дал бы на прощание пятьдесят копе­ек, — попросила она.

Мышкин без особого энтузиазма полез в карман, достал мятый рубль, отдал цыганке и потребовал сдачу.

— Сдачу?! Сдачу, говоришь?! — громко захохотала гадалка. — Верну сдачу, обязательно верну, как только приеду твое со­кровище спасать да чертям рога обламывать!

Она быстро закружилась на одном месте.

Послышался протяжный гудок паровоза. Семен Иванович заскочил в вагон, уселся возле окна, бросил прощальный взгляд на перрон, но, кроме огромного лохматого кобеля, обнюхиваю­щего разбитую пивную кружку, никого там уже не увидел.

Всю дорогу мысли о встрече с цыганкой Азой не покидали голову Семена Ивановича. Ему было очень жаль потерянного рубля.

«Ведь целых пять буханок белого хлеба можно было ку­пить или семь буханок черного!» — огорченно думал Мышкин, вспоминая свою опрометчивость.

Домой он приехал в расстроенных чувствах. Сидя за ужи­ном, он рассказал жене Глафире Михайловне все, что при­ключилось с ним в райцентре. Из-за потери рубля супруга расстроилась еще сильнее, чем муж, и пообещала порвать цыганку на отдельные татуировки при первой же встрече и при любых обстоятельствах.

«Именно так и будет!» — услыхав слова жены, подумал Мыш­кин, хорошо знавший характер своей половины.

Вообще, если честно признаться, Семен Иванович жил с Глафирой Михайловной, как за каменной стеной. Они были вместе вот уже тридцать лет. Супруга Мышкину досталась сильная, ростом под два метра, работящая и выносливая. Гла­фира не была нытиком и стойко переносила все тяготы жизни. Она сменила много профессий, работала на лесоповале, в столярном цехе, на железной дороге, где для пе­ревыполнения плана брала под мышки сразу по две шпалы и с комсомольским задором переносила их на новое место. По­работала и в убойном цехе, где за неделю выполнила годовой план производства, забивая телят, коз и баранов одним ударом могучего кулака.

Вопреки расхожему мнению, горящие хаты Глафира Ми­хайловна по бревнам не растаскивала, скакунов не останав­ливала, а вот груженые «КамАЗы» — это было. Тормознет, быва­ло, машинешку, вытащит из кабины лихача-водилу, вдарит тому кулачищем в зубы, затем ботинком по ребрам, потом опять кула­чищем, после чего заставит бедолагу пересдавать правила до­рожного движения прямо на дороге, без отрыва от производства.

Правда, в быту Глафира Михайловна была женщина крот­кая. Очень скромная, чистоплотная, хорошо готовила, любила двоих уже взрослых сыновей, обожала мужа и постоянно поддерживала его во всех начинаниях.

Узнав от супруга о каких-то скрытых сокровищах, предска­занных цыганкой, Глафира Михайловна спорить не стала.

•  Все может быть, а почему бы и нет! — произнесла она. — Несколько поколений наших предков жили в этой местности, поэтому произойти может все, что угодно…

С этими словами она подошла к комоду, открыла ящик и дос­тала оттуда старый альбом с пожелтевшими фотографиями.

•  Смотри, — обратилась она к мужу, показывая на один из снимков, на котором был изображен здоровенный мужик с широкой бородой, черной повязкой на правом глазу и глубо­ким шрамом на левой щеке, — это мой дед. Работал до рево­люции у местного графа, присматривал за стаей охотничьих собак. Правда, граф вскоре обанкротился. Перед смертью ходил в штанах с двумя заплатами на заднице. Но умер все- таки графом.

«Ну конечно, — посмотрев на фотографию дедули, больше похожего на закоренелого пирата, подумал Семен Иванович, — поэтому, наверно, граф-то и обанкротился, что такой тип в его имении работал».

Дальше пошли фотографии прадеда, его братьев, сестер и других близких родственников. Все они когда-то работали у известных людей: лесопромышленников, банкиров, золотодо­бытчиков, торговцев ворованными лошадьми, мелких спеку­лянтов и картежных аферистов. Нечесаные бороды Глафи­риных предков мелькали на подхвате в свинарниках, на ко­нюшне, около выгребных ям, возле псарни, в поле, а также в лесу при заготовке дров на зиму.

• Ну а что? — возбужденно шептала Глафира Михайловна. — Время было неспокойное, лихое, смутное. Мог ведь кто-нн- будь из моих родственников спрятать сокровища хозяина, да и запамятовать, где? А? Ну а потом, не забывай, была война, все-таки годы, старость — может, лежат сейчас где-нибудь и дожидаются своего часа?
•  Да уж! —  задумчиво про­тянул Семен Иванович. — Все может быть!

Рассудив таким образом, Мышкины решили рискнуть и начали действовать. Для начала они поглубже перекопали свой садовый участок, который им когда-то подарила покой­ная теща Семена Ивановича. Не найдя там ничего, кроме ржавой автомобильной монтажки, они перешли на участок вдовы бывшего начальника местной водокачки, которым в свое время пользовались родственники Глафиры Михайловны. Но и там кладоискателей ждало разочарование.

Мышкины не унывали. Они потихоньку и планомерно ста­ли рыться на тех участках, которые раньше принадлежали их близким и дальним родственникам. Не обнаружив ничего при раскопках, они перешли на простукивание стены каменного подвала, которым всю жизнь владел родной дед Глафиры.

Но однажды в глухую, темную ночь…

•  Есть! — дрожащим от волнения голосом произнес Мыш­кин. — Есть! — повторил он, вытаскивая из стены детский горшок, завернутый в промасленную тряпку. — Есть! — хотел произнести он в третий раз, но…

Но в это самое время раздался протяжный свист и на со­гнутые спины кладоискателей посыпались хлесткие и точные удары. Удары были частыми. А наносились они в основном березовыми поленьями.

•  Получай на чай! Получай на чай! — азартно командовал молодой голос, после чего поленья послушно ложились точно вдоль позвоночника.
•  Мама! — в ужасе заорал Мышкин и, бросив горшок, в котором оказались обычные ржавые гвозди, ломанулся через кусты в сторону дома.

— Бабушка! — еще громче заорала его супруга и, проломив две кирпичные стены сарая, как лось, поскакала по следам исчезнувшего мужа.

Дело в том, что когда местные жители увидели перекопан­ные участки, они сначала возмутились, затем испугались, по­том обратились в милицию, а когда их там послали подальше, собрали добровольную дружину и, подловив ночных копате­лей, отделали их по полной программе.

После этого случая Семен Иванович слег на две недели. Лечился он традиционными методами: компрессами, уколами и примочками.

Его верная супруга избрала народный, более надежный и проверенный годами путь исцеления. Метод был очень прост: утром, натощак, выпивалось четыре рюмки водки, в обед — водка и стакан красного вина, желательно портвейна, вечером водка успешно заменялась самогоном, а портвейн — непременно лит­ром пива. Далее необходимо было выйти на улицу и в обяза­тельном порядке дать кому-нибудь по морде!

Глафира Михайловна исполняла вышеуказанную инструк­цию, как примерный школьник. Она пила по утрам водку, вечером самогонку, закусывала вареной репой, после чего за­ходила в пивнушку и начинала там давать в зубы всем, кого находила, наводя тихий ужас на прилегающую территорию.

Вскоре ушибы, синяки и ссадины покинули тело Семен Ивановича и его верной жены. История с цыганкой стала забываться. Жизнь наладилась и вошла в нормальное русло. Мышкины стали спокойно работать, ходить в магазин, в леспромхозовский клуб, радоваться, если у соседа заболевала ко­рова или умирал поросенок.

Но однажды….! Тук, тук, тук — раздался негромкий стук в дверь, и на пороге небольшого закугка, который Семен Иванович Мышкин гор­до именовал рабочим кабинетом, появилась Галина Косых, ку­рьер леспромхозовской конторы. Посмотрев в глаза вошед­шей, Мышкин поймал себя на мысли, что фамилия курьера очень четко соответствует ее физическому состоянию.

И в самом деле, один глаз Галины смотрел куда-то вверх и назад, а второй был устремлен в окно. Не зная, в какой глаз смотреть, чтоб не окосеть самому, Семен Иванович обратил внимание на пышную грудь курьерши, обтянутую новой чер­ной телогрейкой, расписался в бланке получения корреспон­денции, забрал конверт и, проводив Галину теплым, нежным взглядом, медленно стал распечатывать полученную депешу.

«Уважаемый Семен Иванович! — прочитал Мышкин слова, написанные красивым ровным почерком на большой, с круп­ными цветами, открытке. — Администрация леспромхоза при­глашает Вас и Вашу супругу на торжественный вечер, посвя­щенный празднованию Вашего пятидесятилетия.

В программе вечера;

•  Выступление дир. леспромхоза тов. Коршунова П.Г.
•  Доклад председателя месткома тов. Говорливого Г.М.
•  Поздравления сотрудниками леспромхоза.
•  Праздничный ужин.
•  Танцы».

Дальше указаны были дата и время начала мероприятия, а также схема, на которой крестиками было отмечено место юбиляра за праздничным столом. Внизу красовалась подпись председателя месткома, председателя парткома и самого ди­ректора Коршунова П.Г.

•  Вот это да! — прошептал изумленный Семен Иванович, в пятый раз перечитав текст приглашения. — Уважаемый, зна­чит?! Уважаемый! О-го-го. М-да!

Почувствовав себя фигурой значимой, Мышкин поднялся из-за стола, подошел к трюмо, поправил френч полувоенного покроя и, приняв позу Наполеона, обратился к своему отраже­нию:

•  Ну что, уважаемый?! Дослужился? Вспомнили? Признали тебя наконец-то, сам председатель месткома, да что там пред­седатель, сам директор леспромхоза поздравлять будет.

С этими словами он расправил плечи, выпятил губу, потом колесом изогнул грудь, наслаждаясь чувством собственной значительности.

Дело в том, что Семен Иванович всю свою сознательную жизнь проработал кладовщиком на леспромхозовском скла­де. Он считался человеком тихим, спокойным и уравновешен­ным. К людям относился уважительно. Не вступал ни в ка­кие склоки, в выборе друзей был разборчив, любил выпить, при этом знал, сколько, с кем и когда. Роста был небольшого, щуплый, в одежде неприхотлив, не блистал умом, был завистлив, что всегда хорошо скрывал.

Частенько, оставаясь наедине с собой, он начинал вспоми­нать прожитые годы, редких друзей, соседей, знакомых.

«Ну как же так? Как же так? — размышлял он. — Вон Коля Шавочкин уже капитан дальнего плавания, Вася Гаечкин — начальник цеха по производству деревянных костылей, Слав­ка Шакиров, который в детстве устраивал гонки на поросятах, майор ракетных войск, даже дурачок Витя Виноградов и тот работает у председателя сельского поселения третьим помощ­ником четвертого зама. А кто я?! Я-то кто?! — задавал сам себе вопрос Мышкин и сам лее отвечал: — А я простой кла­довщик, в вонючем леспромхозе, в обычном захудалом лесном поселке. Какая несправедливость! Ох, какая несправедливость! Одним все, а другим…

Ну, хоть бы должность мою как-то бы по-другому назвали. Ну, к примеру, директор центрального склада. Звучит?! А?! Центральный склад. Директор. Мощь. Сила. А ведь можно и иначе, допустим, заместитель директора или управляющий складским хозяйством леспромхоза, тоже ведь неплохо».

Семен Иванович всегда мечтал иметь в трудовой книжке такую запись, которая давала бы право на вопрос друзей и знакомых: «Где работаешь?» с гордостью отвечать: «Работаю управляющим складским хозяйством» или «Работаю замес­тителем директора по складской работе». Мышкин всегда хотел быть на виду. Видел себя большим начальником, недосегаемым и величественным.

А на деле все получалось… ну, ничего не получалось, а было все как раз наоборот. Нельзя сказать, что Мышкин только мечтал, а для достижения своих целей ничего не делал, это -удет неправдой. Делал, да еще как делал.

В первую очередь Семен Иванович начал обрабатывать начальника отдела кадров Николая Гранатова, бывшего фронтовика-сапера. Этот человек прошел всю войну, воевал от­важно, несколько раз был ранен, потерял в боях левую руку и правую ногу, передвигался с трудом, но работу свою выполнял честно и добросовестно.

Знаки внимания со стороны Мышкина в виде вина, пива, самогонки, разбавленного денатурата, спирта, браги принимал охотно, пили вместе и вели долгие задушевные беседы о рабо­те, о партии, лично о Л.И. Брежневе и товарище Громыко. Однажды, когда Гранатов в беседе вдруг перешел на разгово­ры о женщинах, Семен Иванович сразу понял: пора начинать. И начал. И предложил. Предложил своему захмелевшему собеседнику изменить ему запись в трудовой книжке на бо­лее значимую и весомую, вроде «заместитель директора по складскому хозяйству», вместо серенькой и невзрачненькой «кладовщик центрального склада».

•  Что?! Что нужно?! — не до конца понимая, что от него требуется, переспросил Гранатов, чуть не падая со своего стула.
•  Запись! Всего лишь запись измени, тебе ведь это ничего не стоит! — ответил с улыбочкой Семен Иванович, начиная откупоривать следующую бутылку водки.

Услыхав такое, кадровик тут же протрезвел. С трудом под­нялся из-за стола.

•  Ах ты, гадина паршивая! — задыхаясь от гнева, произнес Гранатов. — А я-то думал, он со мной по дружбе пьет, а оказа­лось?.. Ах ты, блоха вонючая, власовец смердящий, вон что задумал, мерзавец!

С этими словами Николай единственной здоровой рукой взял Мышкина за шкирку и единственной здоровой ногой выпинал того из своего кабинета.

Прошло несколько дней. Синяк на ягодице потихоньку рассосался. Поняв, что номер с кадровиком провалился, Мыш­кин предпринял попытку повлиять на ситуацию через пред­седателя парткома и председателя месткома. Действовал ос­торожно, начинал издалека. Его внимательно слушали, где-то даже соглашались, поддакивали, кивали, когда пили водку, даже иногда что-то обещали. Но когда подходило время действо­вать, посылали просителя подальше, применяя при этом попу­лярные короткие, но очень емкие и доходчивые русские сло­ва. После очередного провала Мышкин переживал. По не­скольку дней находился в трансе. Затем собирался с силами, обдумывал тактику дальнейших мероприятий и начинал дей­ствовать по вновь утвержденному плану.

Однажды он хорошенько подготовился и посетил кабинет самого директора леспромхоза товарища Коршунова Петра Гавриловича. Беседа продлилась ровно час. О чем разгова­ривали два сослуживца, никто не знает. Но в леспромхозе вскоре появился приказ, в котором говорилось, что рядовой кладовщик центрального склада товарищ Мышкин С. И. пе­реводится на должность старшего кладовщика центрального склада с изменением записи в трудовой книжке и увеличени­ем оклада на один рубль двадцать копеек.

— Мелочь, а приятно! — прочитав приказ, произнес Семен Иванович, быстренько подсчитав в уме, что можно приобрес­ти на эту сумму.

Но на этом сюрпризы от директора не закончились. По всей территории склада, начиная от центральных ворот и за­канчивая деревянной уборной, он распорядился установить картонные таблички, на которых красовалась надпись: «Стар­ший кладовщик находится там», и здоровая, нарисованная чер­ной краской рука указательным пальцем указывала, где в дан­ный момент восседает товарищ Мышкин.

Но и это еще не все. В темном сарае, где обычно хранились пакля, вата, веревки, шпагат и детские горшки, для старшего кладовщика отгородили фанерой небольшой уголок. После этого там поставили старое трюмо, два стула, потертый стол, металлический сейф, повесили портреты В.И. Ленина, Л.И. Брежнева и картину с названием «У озера», хотя на холсте было изображено торфя­ное болото. На двери прибили табличку со словами «Старший кладовщик центрального склада Мышкин С.И.», которая прида­вала фанерной коробке важность и какую-то солидность.

От произошедших долгожданных перемен у Семена Ивано­вича закружилась голова. Он возгордился, начал постоянно выпячивать грудь, перестал кое с кем разговаривать, а с осталь­ными говорил свысока, оттопыривая при этом нижнюю губу.

Со временем чувство эйфории у Мышкина стало прохо­дить. На Семена Ивановича по-прежнему никто не обращал внимания. Даже со стороны администрации к нему, старше­му кладовщику, отношение было такое же, как к кладовщику обычному, то есть как к грузчику или водителю гужевого транс­порта. Семен Иванович впал в депрессию. Зеленая тоска стала частым его гостем, а черная хандра бегала за ним по пятам. Неизвестно, чем бы все это могло кончиться, если бы не поздравительная открытка и приглашение на празднич­ный ужин по случаю юбилейной даты.

В этот вечер он прибежал домой самым счастливым чело­веком на земле и с гордостью показал жене Глафире Михай­ловне приглашение на праздничный вечер.

— Господи! Господи Боже мой! — громко запричитала Гла­фира, стараясь полностью осмыслить текст от­крытки. — Не забыли! Вспомнили! Ты только посмотри! Ты только посмотри! Слова-то какие замечательные: «уважаемый», «в Вашу честь»! — радостно шептала она, до конца не веря своим глазам.

Такую замечательную новость решено было немедленно отметить. По этому случаю Глафира Михайловна пригласила в гости лучшую подругу и соседку, Лиду Клюквину по прозви­щу Лида Уксус. Лида была старой девой. Работала швеей второго разряда и специализировалась на пошиве брезенто­вых фартуков для работников местной скотобойни. Была она очень добросовестная, трудолюбивая, постоянно выполняла план производства и каждый год писала заявления о приня­тии ее в комитет комсомола, хотя бы на сорок втором году жизни. В этой просьбе Лиде отказывали. Правда, впослед­ствии, учитывая ее пролетарское происхождение и тягу к про­изводственному совершенству, ей разрешили кроить холще- вые рукавицы и пришивать рукава к ватным телогрейкам.

• Какой вы молодец, Семен Иванович! Какой же все-таки зы авторитетный! — едва переступив порог, начала нахвали­вать она  хозяина дома. — Не каждому, ох, не каждому выпа­дает такая честь, чтобы его день рождения справляли всем миром, да еще и в присутствии всего руководства, во главе с самим директором леспромхоза.
•  Говорят, даже представитель райкома приедет! — добавил Мышкин, гордо выпячивая вперед нижнюю губу.
•  Естественно, само собой, разумеется! — продолжала напе­вать Лида Уксус. — Как на такое мероприятие не приехать, юбилей все-таки, и не у простого работника леса, а у старшего кладовщика центрального склада, а это вам не хухры-мухры.

С этими словами она многозначительно подняла вверх ука­зательный палец, подчеркивая тем самым, что должность Се­мена Ивановича находится в одном ряду с должностью замес­тителя министра лесного хозяйства по общим вопросам. Ус­лышав такие слова, Мышкин еще сильнее выпятил нижнюю губу, расправил пошире плечи, стряхнул пылинку с домашне­го обвисшего на коленях трико и предложил женщинам вы­пить вина по случаю приближения торжества.

•  Может, сразу с водочки начнем? — предложила Глафира, выставляя на стол запотевшую бутылку.
•  Ну а почему бы и нет? Можно! – обрадовалась Лида.

После первого захода Лида Уксус разошлась. Она весь вечер хвалила Семена Ивановича, вспоминая все то, что он сделал для своей семьи; за каких-то двадцать лет получил двухкомнатные хоромы в панельном доме на первом этаже, вместе с супругой воспитал двух здоровых сыновей, которые сейчас работают трактористами в Средней Азии. Не обошла стороной и домик в деревне, за которым Семен Иванович про­должает ухаживать вот уже на протяжении пятнадцати лет. Говорила много хорошего и в конце вечера затронула боль­ную для супругов Мышкиных тему.

Эх, ружье бы вам, Семен Иванович, ружье бы вам хоро­шее! — сказала Лида. — Вон зверья в лесу сколько много, на стреляли бы кабанов, зайцев, глухарей, так и до коммунизма свободно можно было бы дожить.

Тема эта для Семена Ивановича и в самом деле была очень больной. Он давно мечтал купить ружье и завести породис­тую собаку. Мало того, он даже подготовил конуру и вольер для будущего щенка, скопил деньги для приобретения ружья, но каждый раз какая-то невидимая магическая сила не дава­ла ему совершить покупку. Он завидовал охотникам, которые каждые выходные выходили из леса, обвешанные зайцами и дикими утками.

•  Куплю, на следующий год обязательно двуствольное ру­жье куплю! — обещал себе Мышкин  глядя в зеркало на свое отражение.

Но наступал следующий год, ружье продолжало лежать в магазине и все оставалось на своих местах.

Вечер подходил к концу. Изрядно захмелев, Лида внезапно прекратила нахваливать будущего юбиляра и почему-то вспом­нила об одежде, в которой супруги должны будут появиться на праздничном торжестве. Ну, если взять самого Семена Ивановича, то для этого случая у него имелся почти новый костюм, которому через две недели должно было исполниться двадцать восемь лет. А вот что касается хозяйки, тут происхо­дила осечка. Кроме фуфайки, кирзовых сапог и еще кое-чего подобного рода, в гардеробе у Глафиры Михайловны пока ни­чего не наблюдалось.

•  Ничего, милая, не переживай! Все сделаем! — успокаивала Глафиру Лида Уксус. — Найдем, из чего костюм сшить, бу­дешь у нас похожа на артистку или звезду эстрады!

Слов на ветер Лида не бросала. В старой скатерти, кото­рую она нашла в сундуке у Глафиры, она вырезала отверстие диаметром двадцать сантиметров, пришила по краям скатер­ти бахрому от абажура, с передней стороны красиво нанесла гуашью «Атоммаш», сзади крупно написала «СССР», а по бо­кам нарисовала серп и молот. Старую бархатную юбку, кото­рая когда-то принадлежала бабушке Глафиры Михайловны, Лида отремонтировала оригинальным способом. Она не ст ла штопать на юбке многочисленные дыры, проеденные мо­лью, а пришила сзади брезентовый фартук, который предназ­начался для работников забойного цеха.

Вскоре все было готово. Началась примерка.

•  Это мексиканская мода! — пояснила Лида, когда увидела удивленный взгляд Семена Ивановича.

Юбка и накидка, больше похожая на лошадиную попону, пришлась хозяйке по душе.

•  Боже мой! Какая прелесть, какое сказочное одеяние! — примерив костюм, запричитала Глафира Михайловна.

Неожиданно наряд жены понравился и самому Семену Ива­новичу.

•  Смело! Свежо! Интересно! — отметил он, обрадованный тем, что не пришлось тратиться на непредвиденные расходы.

Наконец настал долгожданный день. В это утро Семен Иванович Мышкин проснулся в приподнятом настроении.

•  С днем рождения, милый! — произнесла супруга и пода­рила мужу дефицитный одеколон «Саша», позолоченные часы и массу добрых, нежных поцелуев. — Поздравляю тебя, род­ной! — ласково произнесла она, после чего пригласила счастливого мужа за стол, где стояли свежая выпечка, домашняя хмельная настойка и красивый торт с цифрой «50».

Торжественный вечер был запланирован на семнадцать ноль- ноль. Мышкины пришли в пятнадцать тридцать и все полтора часа ходили по клубу, давая рабочим советы. В помещении царила предпраздничная суета. В фойе девчонки, работницы буфета, накрывали большой п-образный стол. Художники за­канчивали развешивать плакаты с коммунистическими при­зывами и бравыми лозунгами. Техслужащие вешали на окна огромные выглаженные шторы. Костя Селиванов, в каждой боч­ке затычка, бегал с целой охапкой портретов Владимира Ильи­ча Ленина и развешивал их везде, включая умывальник и сле­сарку в подвальном помещении клуба. Даже в курительной комнате он умудрился повесить портрет Ф.Э. Дзержинского, который сурово смотрел на мужиков, словно стараясь определить среди них врагов леспромхозовской администрации.

Мышкины ходили по фойе взад и вперед, ловя на себе лю­бопытные взгляды. Они были очень довольны постоянным вниманием и частыми поздравлениями со стороны присут­ствующих. Юбиляр выглядел великолепно. Он был облачен в хорошо отутюженный черный костюм. Наглаженные чер­ные брюки спускались в черные сапоги, до блеска начищен­ные ваксой. Под черным пиджаком находилась белоснежная рубашка, а вместо галстука на шее Семена Ивановича красо­валась черная элегантная бабочка.

Семен Иванович совсем не был готов к такому повороту событий. У него никогда раньше не брали интервью, даже такая захудалая пресса, какую представлял товарищ Брехов, стоящий перед Мышкиным без двух передних зубов и в се­рой рубашке не первой свежести. Поэтому Семен Иванович сильно заволновался, начал невпопад жестикулировать и в кон­це концов смог произнести только одну фразу:

•  Слава трудовому народу!
•  На сегодняшний день лозунг очень актуальный, — заметил корреспонден, делая короткую запись в своем блок­ноте. — Очень актуальный!

Услыхав слова Иннокентия, Мышкин выпятил грудь, с гор­достью оглядел присутствующих, слегка напыжился и с па­фосом в голосе произнес:

•  Наша должность и не такому научит!
•  А если что-то не так, — поддержала мужа супруга, — то наша любимая партия подскажет!
•  Это тоже логично, — вновь согласился  Брехов. От гордости за сво­его мужа у Глафиры Михайловны закружилась голова. Она расхаживала по клубу и никак не могла поверить в то, что вся эта беготня обслуживающего персонала, суета, спешные при­готовления, работа буфета, масса призывов и плакатов на сте­нах — это все ради того, чтобы ее, именно ее супруга поздрави­ли с пятидесятилетним юбилеем. Она крепко держала Семе­на Ивановича под руку. Постоянно крутила головой, не пере­ставая читать плакаты с ленинскими призывами, в которых мало чего понимала.

Тем временем украшение клуба подходило к концу. По всему залу успели развесить гирлянды лампочек. На бархат­ных шторах, в объятиях оливковых ветвей, красовалась огром­ная цифра «50». Плакаты со словами «Поздравляем» напоми­нали присутствующим трактористам о проведении в клубе какого-то важного мероприятия. Количество портретов и бю­стов В.И. Ленина зашкаливало. Самый большой портрет вож­дя находился в центре сцены, висел чуть выше цифры «50» и впечатлял своими размерами. Под ним, на полу, расположил­ся большой гипсовый бюст. Два бюстика поменьше находи­лись по краям длинного стола, за которым восседали самые избранные люди леспромхоза. Совсем маленький уместился в углу трибуны и, прищурив один глаз, внимательно следил за правильностью построения оратором пламенной агитационной речи. Политической агитации в клубе было так много, что при­глашенная на торжество бригада лесорубов не сразу поняла, куда попала и подозвала к себе официанта, пробегающего мимо.

— Эй, гарсон! — окликнул паренька бригадир. — Подскажи, дружище, какое мероприятие сегодня планируется в клубе?- Поминки, свадьба, празднование очередной годовщины боль­шевистского переворота или день рождения какого-нибудь райкомовского руководителя?

•  Да нет, ну что вы, ребята, какие похороны, сегодня юбилей старшего кладовщика товарища Мышкина, — охотно ответил тот, кивая  головой в сторону юбиляра.
•  Значит, правильно попали, — подытожил бригадир, заворачивая в  буфет,  желая  замахнуть по кружечке пивка.
•  Начинаем! Начинаем! — подойдя к Семену Ивановичу, произнес председатель месткома товарищ Говорливый, усаживая Глафиру Михайловну в партер и уводя в президиум самого юбиляра.

Торжественное мероприятие началось. Зрительный зал бы­стро наполнился людьми. Опоздавшей бригаде сучкорубов не хватило места, и им предложили посидеть на стульях в проходе. Ребята отказались и уселись прямо на пол. Зал гудел, как улей. На сцене появилось руководство леспромхоза вместе с партий­ным представителем, который работал помощником инструк­тора у третьего зама второго секретаря райкома партии.

Гости, с шумом отодвинув стулья, быстро расселись по сво­им местам в президиуме.

В первых рядах за столом разместились директор, главный инженер, замы и представитель райкома. Следующие ряды заполнили люди из месткома, парткома, передовые рабочие, новаторы, ветераны войны, ветераны труда, торговые работни­ки и глухой на оба уха восьмидесятилетний старик, который во время войны издалека видел самого Л.И. Брежнева.

В первых рядах места Семену Ивановичу не досталось. Он оказался в последнем, пятом ряду, между работницей столо­вой, у которой день рождения намечался только через три месяца, и вальщиком леса, который свой день рождения отме­тил полгода назад. К слову сказать, к празднованию юбилеев организаторы в этот раз попытались применить стахановс­кий метод, для чего было решено пригласить еще семерых работников леспромхоза, у которых круглые даты маячили случиться в следующем году. Но в последний момент передумали, посчитав, что затраты на торжество будут слишком значитель­ны и непременно возбудят интерес у компетентных органов.

Потихоньку, не суетясь, в торжественной обстановке, под бурные аплодисменты и звуки духового оркестра мероприя­тие посчитали открытым.

Началось все с заслушивания краткого доклада директора леспромхоза, после выступали остальные представители ад­министрации. Говорили о производственных свершениях, о заре светлого будущего, о появлении на горизонте лучиков коммунизма, о самопожертвовании ради торжества социалис­тической идеи, хвалили через каждую фразу коммунистичес­кую партию и лично ее секретаря Л.И. Брежнева, ругали ка­питализм и мировой империализм, обещали, что в магазине скоро появятся колбаса, мясо, молоко и…

•  А когда водка-то без талонов будет? — вклинился в тор­жественную речь голос с последнего ряда.
•  Когда надо, тогда и будет! — вставая из-за стола президиума, грозно произнес начальник милиции.
•  Понятно! Мне все понятно! — как можно бодрее прокри­чал тот же голос, успев уже за подобные провокационные воп­росы получить два удара в печень от здоровенных клубных дружинников.

Торжественная часть продолжалась. Один оратор сменял другого, но речи оставались прежними, далекими по своему смыс­лу и содержанию от поздравительных речей. Многие из при­глашенных перестали понимать, какова цель мероприятия.

•  Война, что ли, скоро ? — спрашивали друг у друга тракто­ристы, слыша на протяжении всего вечера о злобных капита­листах, о бомбардировке Вьетнама, Хиросимы и Нагасаки.
•  Да нет же! Нет, — отвечали другие.

И, показывая на огромный портрет Ленина и цифру «50» под ним, выдвигали идею, что сегодня вся страна отмечает день кончины вождя.

­ Неизвестно, чем бы мог закончиться этот спор, но одна ум­ная женщина из бухгалтерии вовремя рассказала придурко­ватым мужикам об истинной дате смерти товарища Ульянова и мудро добавила:

•  Мужики, ваше-то какое дело, о чем там вещают с трибу­ны, ваше дело простое — наливай побольше и пей почаще.

Мужики одобрительно загалдели.

•  Правильно говоришь, молодец!

С этими словами работяги спрятали головы в тулупы и спо­койно задремали, дожидаясь начала банкета.

Задремал и сам юбиляр, и кое-кто из президиума, включая представителя райкома. Но, несмотря на это, выступления леспромхозовских словоблудов продолжались.

•  Хры-ы… хры-ы… — послышалось из середины зала.
•  Хры-ы… хры-ы… — раздалось откуда-то с краю.
•  Хры-ы… хры-ы… — донеслось с последних рядов.

«Пора завязывать», — подумал директор и дал команду пред­седателю месткома переходить к следующему запланирован­ному этапу мероприятия. Говорливый приказ понял с полу­слова. Он быстренько подбежал к краю сцены и, пытаясь разбудить храпящую публику, громко закричал:

•  Ура, товарищи!

После этого захлопал в ладоши, затопал ногами, причем затопал так сильно, что с окна упала тяжелая штора. Один за другим мужики стали приходить в себя. Но не все. Чтобы ускорить процесс пробуждения, председатель мес­ткома сунул два пальца в рот и протяжно, со знанием дела, оглушительно свистнул. Свист удался. Он был такой силы и такой мощи, что больше напоминал условный знак глава­ря воровской шайки, оповещающего о шухере своих по­дельников.

•  Ура! Ура-а-а! — закричали проснувшиеся конторские ра­ботники.
•  Даешь перевыполнение плана! — выкрикнул бригадир тракторной бригады.

Повторить! — заорали в один голос работники забойного цеха, спросонья не до конца поняв, куда они пришли и почему до сих пор им никто не наливает.

— Кто выступал? О чем говорили? — спрашивал присут­ствующих один из комсомольских активистов, храпевший силь­нее всех.

Прошло еще несколько минут. Увидев, что с трибуны никто больше не выступает, люди обрадовались, начали озираться по сторонам, ерзать на своих местах и ходить между рядами.

Духовой оркестр заиграл туш. Активисты от каждого цеха начали подниматься на сцену и дарить подарки именинни­кам. Зал ожил. Послышались радостные крики, свист, сопро­вождаемый громкими рукоплесканиями, отчетливый топот де­сятков ног и смех, который говорил, что пора заканчивать  эту процедуру и как можно быстрее переходить к банкету.

Подарки были отменные. Именинникам дарили отрезы на пальто и отрезы на платья, хромовые сапоги и наборы гране­ных стаканов, расписанных под гжель, бидончики для жидких и сыпучих продуктов, а также чайные, суповые и другие набо­ры, необходимые в домашнем хозяйстве.

Потом на сцену поднялся начальник сплавной конторы и подарил Мышкину двухместную резиновую лодку и болот­ные сапоги чешского производства. Вот это был подарок так подарок. В глазах присутствующих блеснули огоньки завис­ти. Почти все в зале были охотниками и рыбаками и толк в  таких вещах знали.

— Везет же людям! — раздался с последнего ряда знакомый голос, который, правда, тут же осекся, так как вторично полу­чил удар по печени.

Мышкин и сам не ожидал такого дефицитного, дорогого и нужно­го подарка. Он засуетился, вспотел, огляделся по сторонам.

«Не дай Бог, еще утащит кто-нибудь!» — подумал он и, по­благодарив начальника сплавной конторы, уселся на мешок с лодкой, продолжая внимательно и с подозрением вглядывать­ся в лица присутствующих на сцене коллег. Но, несмотря ни на что, вечер продолжался. В какой-то момент всем показа­лось, что уже пора переходить к банкету, но то, что произошло в следующую минуту, надолго врезалось в память трудящих­ся. На сцену тяжелой поступью поднялся директор заготови­тельной конторы товарищ Убойный.

•  Товарищи! — громоподобно произнес он, после чего в те­чение десяти минут расхваливал работу старшего кладовщи­ка товарища Мышкина. — Товарищи! — вновь произнес Убой­ный, и в зале воцарилась гробовая тишина.

В этой тишине оратор взял паузу, под взглядами сотен зави­стливых глаз распечатал коробку, после чего хитро улыбнулся и с ловкостью фокусника достал из нее столь желанную для всех без исключения мужчин дорогую двустволку с верти­кальным расположением стволов, похожую на американский винчестер.

Один из сучкорубов от зависти с грохотом упал в обморок.

•  Опа-на! — отчетливо прозвучал с последних рядов знако­мый голос и, получив свою порцию внимания со стороны дру­жинников, умолк до конца мероприятия.

У Семена Ивановича перехватило дыхание. Он даже не мог представить, что мечта всех его зрелых лет, да еще такая доро­гая, находится у него в руках. Он перестал что-либо замечать и соображать, он даже не мог вспомнить, кто ему подарил пат­ронташ, котелок, треногу, отличный спиннинг и многое другое.

Семен Иванович вновь опустился на мешок с лодкой, ухва­тил ружье, положил возле ног другие подарки и стал лихора­дочно соображать, что сделать, чтобы его вещи не растащили завистливые работники леспромхоза. На выручку ему при­шла жена Глафира Михайловна. Она быстро растолкала тол­пу любопытных, пинками отогнала желающих потрогать ру­жье, локтем вдарила в солнечное сплетение лесорубу, кото­рый все время пытался открыть мешок с лодкой, что-то ти­хонько шепнула леспромхозовскому конюху, после чего тот убежал со сцены сам и захватил с собой всю публику.

•  А теперь, уважаемые товарищи, прошу всех к празднич­

ному столу! — громко произнес председатель месткома, и вся

огромная толпа приглашенных, толкаясь локтями, с шумом ки­нулась в клубное фойе.

• Успеем. Мы всюду успеем! — прошептала Глафира Ми­хайловна, рассовывая по укромным местам дорогие  подарки.
•  Подальше положишь, поближе возьмешь! — сказала она, закидывая за спину новенькую двустволку. С этой же посло­вицей она спрятала патронташ под свою накидку, сняла с ног старые башмаки, а вместо них надела болотные сапоги.
•  Под юбкой все равно не видно, а так надежно и под охра­ной! — объяснила она мужу.

Гости быстро рассаживались по своим местам. Как ни странно, но там, где должны были сидеть Мышкины, не оказа­лось стульев.

•  Не понял?! — посмотрев на пустые места, произнес име­нинник. — А где?..
•  Извините, но неожиданно незапланированные гости из райкома приехали, — доверительно сообщил Семену Иванови­чу официант, предлагая вместо стульев на выбор ящики из- под водки или ящики из-под пива.

Выбрав ящики из-под водки, Мышкины уселись за стол, подарки положили туч же и с подозрением оглядели сидя­щую рядом публику.

•  Чего зеныши вылупил?! — обратилась Глафира к тракто­ристу, который сидел напротив Мышкиных и жадными глаза­ми смотрел на ружье.
•  Дак, я это, ну… — залепетал собеседник, испуганно моргая глазами.
•  Чего это? Чего мычишь?! С языком проблема, что ли?
•  Нет, я просто…
•  Знаем, знаем мы ваше «просто», сидишь тут, как невинная девица, а потом глядишь, у ружья уже и приклада-то нет.

На такой довод тракторист ничего не ответил.

Тем не менее, банкет начался. Открыл его, как всегда, пред­седатель месткома товарищ Говорливый. Выступал недолго, всего десять минут. Первый тост он предложил выпить  за здоровье генерального секретаря ЦК КПСС товари­ща Л.И. Брежнева. Второй тост был поднят за присутствую­щих членов райкома партии, третий — за здоровье директора леспромхоза, четвертый за…

В это время слегка захмелевшая Глафира Михайловна, по­шатываясь, поднялась из-за стола, попыталась сформулировать мысль. Не получилось,  поэтому налила себе полста­кана водки, с удовольствием выпила, зажигательно крикнула: «Асса!», с азартом разбила стакан об пол и, выйдя на середи­ну зала, стала энергично плясать.

•  Давай! Давай! Знай наших! — радостно закричали много­численные лесорубы, начиная громко свистеть и звонко хло­пать в ладоши. — Давай! Давай, Глафира! Делай вещи!

С этими словами они соскочили с мест, взяли в кольцо пры­гающую до потолка Глафиру и начали вместе с ней выделы­вать ногами замысловатые крендельки. Под ободряющие кри­ки и громкий свист Глафира Михайловна продолжала весе­литься сама и веселить публику. Посмотреть на зажигатель­ную пляску, больше похожую на ритуальный танец дикого африканского племени, собрались все работники клуба, вклю­чая семидесятипятилетнего сторожа деда Матвея, который стоял в дверном проеме, звонко посвистывал и по-молодецки размахивал над головой большущим острым топором. Чтоб не опоздать и сделать незабываемый снимок, из курилки спешно прибежал корреспондент местной газеты Иннокентий Брехов.

•  Вот это номер! Вот это да!  — Редчайшие кадры! –Восхищался корреспондент продолжая лихорадочно снимать пляшущих леспромхозовских ухарей, больше похожих на бандитскую шайку, отмечающих очередное удачное ограбление сберега­тельной кассы. В самом деле, зрелище было не для слабонер­вных. Два десятка лесорубов и четверо примкнувших к ним грузчиков под воздействием водочных градусов кружили по заду и постоянно орали что-то вроде «Ой! Ай! Тру-ля-ля! Ух! Ах! Бу-ру-лях!», причем часть из них громко топала ногами и трясла ягодицами, другая часть топала еще громче и трясла плечами, изображая академический цыганский ансамбль, тре­тьи падали на пол, принимали «упор лежа», делали несколько отжиманий, после чего вскакивали и продолжали с новой энер­гией бить пол кирзовыми сапогами.

— Давай, давай, мужички, шевели булками!- задорно кричала Глафира.

За спиной у нее все так лее висело ружье, пояс перетягивал кожаный патронташ, а ноги, обутые в болотные сапоги, выде­лывали умопомрачительные зигзаги на зависть любому ис­полнителю модного танца твист.

Веселье продолжалось до двух часов ночи. Вместо разби­того стакана официант поставил Глафире пустую полулитро­вую банку из-под томатного соуса. Она, несмотря на осоло­вевшие глаза мужа, часто подбегала к столу, наливала в банку водки, выпивала и с новой энергией начинала трясти плечами в кругу лесорубов.

Банкет подходил к концу. Для заключительного аккорда бли­же к трем часам ночи в фойе появились леспромхозовские дру­жинники. Они, выполняя инструкции комитета комсомола, дей­ствовали четко и слаженно: нежно, почти по-матерински, подни­мали с пола полуживых работников райкома партии и бережно укладывали их на носилки. Для утренней опохмелки в потайные карманы их изгаженных пиджаков засовывали по бутылке водки, после чего выносили партийцев на улицу и растаскивали по част­ным квартирам, заранее приготовленным для таких случаев.

Потом очередь дошла и до руководителей леспромхоза. Их брали под руки, выводили на улицу, штабелями укладывали в тракторную тележку, развозили по нужным адресам, но водка досталась только директору, главному инженеру и председа­телю месткома. Пьяных лесорубов из фойе выгоняли пинками, без всякой водки и надежды на опохмелку. С грузчиками  и работниками конюшни вообще никто не церемонился. Этих ребят  просто брали за руки, за ноги и с дружным молодецким воз­гласом «Эх!» со свистом выбрасывали через двери и настежь открытые окна.

•  Эй, ты! Узкоглазый! — грубо крикнула Глафира одному молодому, высокому, с большими и на редкость красивыми глазами дружиннику. — Смотри, моего мужа с грузчиками не перепутай, а то я яйца тебе вмиг оторву и брошу собакам не съедение.
•  Ну что вы, Глафира Михайловна, разве мы перепутаем старшего кладовщика с каким-то там грузчиком или свинопа­сом! — поспешил успокоить Глафиру паренек, вытаскивая  из тарелки с салатом пьяное рыло Се­мена Ивановича.

Тем временем, не обращая ни на кого особого внимания Глафира собрала со стола закуски, прямо из горлышка допи­ла остатки водки из нескольких бутылок, взвалила на плечо ничего не соображающего мужа, прихватила подарки и, поша­тываясь из стороны в сторону, направилась к дому, на ходу приплясывая и негромко напевая частушки.

С трудом раздевшись и рухнув на постель, Мышкины усну­ли, как убитые. Снились какие-нибудь сны Глафире Михай­ловне или нет, доподлинно неизвестно. Но во сне она посто­янно ворочалась, периодически громко свистела и храпела с такой силой, что соседские кошки в течение суток страши­лись подойти к дому из-за сильной вибрации стен и подозри­тельного скрипа крыши. Что касается самого супруга, то ему сны снились, и хорошие. Снилась ему улыбающаяся цыганка Аза, касса взаимопомощи, где выдавали беспроцентные ссуды, охота на зайца, в которой он стоял на номере в трусах, вален­ках и зимней шапке, с патронташем на поясе и с кочергой в руках вместо новенького двуствольного ружья.

• Глафира! — проснувшись в холодном поту, громко закри­чал Мышкин. — Где ружье?!
• Да вот же оно, милый! Вот! — ласково произнесла супруга. — Ты же ночью вста­вал, ну, и на всякий случай привязал его цепями к сливномубачку.
•  Фу ты! — с облегчением произнес Мышкин, поднимаясь с постели. — А я-то уж подумал…

В квартире вкусно пахло оладьями. Глафира Михайловна уже успела накрыть на стол. Чтобы привести организм в ра­бочее состояние, Мышкин выпил полстакана водки и, закусы­вая салатом, начал громко чавкать. Глафира, которая с утра была тише воды и ниже травы, поддержала мужа и, выпив вместе с ним домашней настойки, накинулась на салат и ста­ла чавкать еще громче. Поправив таким образом свое здоро­вье, Семен Иванович начал рассматривать подарки. Сначала он надел на себя узбекский халат, который ему прислал стар­ший сын, работавший трактористом в Средней Азии. Затем чалму и тапочки с загнутыми носами, присланные младшим сыном из того же района, потом застегнул на поясе патронташ, после чего взял в руки ружье и посмотрелся в зеркало.

•  Хорош! Ой, хорош! — произнес Мышкин, представив себя эмиром горного аула.
•  Красавец! — подтвердила супруга, заглядывая в комнату из кухни.

В дверь неожиданно постучали. Вторично поздравить Се­мена Ивановича с юбилеем, а вернее всего, выпить на дармов­щинку, зашла Лида Клюквина. Не узнав хозяина квартиры, она с ужасом заорала: «Басмачи в городе!», выскочила из дома и, высоко задирая ноги, зачем-то побежала в сторону водокачки.

•  Дура! Вернись! —  крикнула ей вслед Глафира. — Вино скиснет!

Услышав про вино, которое должно почему-то скиснуть, Лида Уксус тут же затормозила, развернулась на сто восемьдесят градусов и с еще большей скоростью вернулась назад.

•  А я-то подумала, что уже все, каюк! — чиркая себя ногтем по горлу, запыхавшись, призналась Лида.

Говорили за столом в основном о прошедшем банкете и об отличных дорогих подарках. После первой бутылки рот Лиды уже не закрывался. Она хвалила все и вся. Она нахваливала и подарки, и самого юбиляра, и Глафиру, и ее золотые руки, и сыновей, за одного из которых когда-то мечтала выйти замуж, и уют в квартире, и все то, на что падал ее захмелевший глаз.

«Видимо, придется наливать еще», — с тоской подумал Мыш­кин, в уме прикидывая ущерб, нанесенный визитом соседки.

Ближе к полуночи Лиду кое-как удалось выпроводить за порог.

•  Завидуют! Ой, как вам завидуют, Глафирушка! — по сек­рету призналась она. — Учитель по физкультуре завидует, со­сед грузчик завидует, сосед пожарник, и тот тоже завидует.
•  Эх! — вздохнула Глафира Михайловна. — Была бы моя воля, я бы этим завистникам…

Прошла неделя. Давно закончились юбилейные торжества. Семен Иванович, желая приобрести породистую собаку, на­чал проводить интенсивные поиски. Но безуспешно. Хоро­шую собаку в поселке никто не продавал, а плохую Мышкин сам не хотел.

Но однажды вечером в доме Мышкиных появилась Лида Уксус.

«Опять, что ли, выпить захотела?» — подумал Семен Ивано­вич, изображая на лице кислую мину.

•  Гав! Гав! — вместо обычного приветствия весело произ­несла Лида и помахала над головой экземпляром местной га­зеты.

Газетенка, прямо скажем, была из разряда дешевеньких. Подобную прессу в поселке никто не читал, называли ее «блохастой уткой» и использовали исключительно в гигиеничес­ких целях. Мышкин взял из рук Лиды листок и в нижнем его углу нашел следующее объявление:

«Продается западносибирская лайка. Кобель. Окрас се­рый. Возраст три года. Собака очень хорошая, кто купит, не пожалеет». Дальше был указан адрес, фамилия владельца, но­мер коммутатора и наименование лесопункта.

Немедленно послав телеграмму с извещением о своем приезде, Семен Михайлович засобирался в дорогу, предваритель­но заручившись помощью опытного охотника и рыболова Трош­кина Кирилла Фомича. Трошкин имел сорокалетний охотни­чий стаж, знал толк в собаках, а за литр спирта готов был ехать хоть в Киргизию, хоть в город Урень или Шахунью Ни­жегородской области.

Тем временем у Кукушкина Петра Германовича, владельца лайки, для ее продажи все было готово. Сам Кукушкин зани­мался разведением охотничьих собак, жена его Лидия Ива­новна преподавала черчение в местной школе, одиннадцати­летний сын Егорка учился в третьем классе.

Егорка, как. и его отец, очень любил животных, а особенно собаку Шарика, кота Персика и поросенка Борьку. Справед­ливости ради надо отметить, что Шарика любила и Егоркина мать, да и сам Петр Германович поначалу питал теплые чув­ства к красавцу-кобельку, которого растил с нежного щеня­чьего возраста.

Шарик потихоньку рос, набирался сил и постоянно ходил на охоту со своим хозяином. Закончился первый охотничий сезон, затем второй. Кобелек подрастал, но толку от этого было мало. Он совсем не реагировал на глухарей, белок, кабанов и лосей, не говоря уж о бурых медведях. Придя в лес, он обычно отмечался на первой попавшейся сосне, устраивал неспеш­ную прогулку по просеке, после чего весь день бегал за нога­ми хозяина и, обнюхивая рюкзак, старался выяснить меню на ближайший обеденный перерыв.

Видя такое дело, Трошкин вздыхал, негромко ругался, но продавать кобелька не спешил, Через какое-то время пове­дение собаки в корне изменилось. Пса как будто подменили. Он стал агрессивный, злой и начал охотиться за домашними животными. Шарик драл всех, кто попадался на его пути. Он рвал соседских куриц, гонялся за петухами, задирал баранов, не давал прохода поросятам, а вскоре насмерть задрал сосед­ского теленка.

Назревал поселковый скандал. Было решено изолировать Шарика на некоторое время от общества. Для этого его поса дили в вольер, без права общения с красавицей лайкой по кличке Альма. С трудом выдержав двухмесячную разлуку с любимой, кобелек вышел на свободу и целых три дня ходил по двору, изображая полнейшую невинность. Но в конце четвертого дня…

Сначала этот агрессор забрался в сарай, где отдыхал поро­сенок, и каким-то образом, то ли лапой, то ли хвостом, сумел написать масляной краской «Тыште ила лавыра сосна!», опо­вещая всех на языке народа мари, что здесь проживает гряз­ная свинья. После этого он покусал хозяйского петуха и сильно исцарапал домашнего кота Персика. Затем дождался, когда поросенок Борька выйдет погулять, набросился на него и стал с такой яростью кусать его за уши, что Борька чуть было не сошел с ума от страха и боли.

Никто не знает, чем бы закончилось это побоище, если бы на помощь поросенку не пришли петух Петька, кот Персик и, конечно же, сама хозяйка дома Лидия Ивановна.

•  Ты что делаешь, изверг? — в ужасе закричала она. — Вот я тебе сейчас…

С этими словами она быстро схватила толстое полено, под­бежала к собаке и начала бить кобеля по ребрам и горбу с такой силой, что вскоре его сплющенные уши очень плотно прилипли к голове и стали совсем незаметны.

Шарик терпел молча. Он только изредка повизгивал и бро­сал ненавидящие взгляды в сторону Борьки. Лидия Ивановна схватила кобеля за загривок и потащила обратно в вольер. Но и тогда Шарик не пискнул, он только с ненавистью по­смотрел в сторону поросенка и, проведя себе когтем по горлу, дал понять, что скоро и тому придет конец.

С этой минуты судьба Шарика была решена.

Как избавиться от собаки, Петр Германович не знал. Во- первых, в поселке о похождениях Шарика знали все, поэтому он никому не был нужен, даже и бесплатно. Продать его на сторону тоже было невозможно, какой дурак купит охотни­чью собаку, которая охотится исключительно за куриными косточками, колбасой, хлебом и другими продуктами из рюк­зака хозяина. Оставалось одно средство — увезти в лес и от­дать на растерзание голодным волкам.

От такой мысли Трошкину стало не по себе.

•  Бры-ы! — передернуло Петра Германовича, когда он пред­ставил, как старший из волков отрывает хвост дурковатому Шарику.

В решении этого сложного вопроса на помощь пришел род­ной брат жены, шурин Селиван.

•  Только продажа! Только продажа! — возбужденно потирая руки, говорил он. — Только продажа!!

Кукушкин долго не соглашался. От предложения родствен­ника попахивало авантюрой.

•  Ничего, — успокаивал собеседника Селиван, — если что, свалишь все на меня, скажешь, я, мол, не я и хата не моя. Ну а с меня взятки гладки. Я не охотник и не рыбак, так что…

Кукушкин долго сопротивлялся, что-то прикидывал в уме, размышлял, подсчитывал, вздыхал, но после второй бутылки водки с трудом согласился на авантюрный проект шурина.

Узнав, что за плохое поведение Шарика будут продавать, Егорка проплакал целую ночь. Проснувшись рано утром, он выпил стакан парного молока и выбежал во двор попрощаться  с  Шариком. Узнав Егорку, кобель подбежал к сетке вольера, радостно заскулил, встал на задние лапы и начал активно вилять хвостом. В это самое время во двор заскочил запыхавшийся Селиван с красными от пьянки глазами. Не обращая ни на кого никакого внимания, он забежал сначала в гараж, затем в дровяник, надолго задержался в сарае, где находился поросе­нок, зачем-то забрался на сеновал, после чего спустился и убежал  в магазин, куда накануне привезли дешевый портвейн.

Когда подозрительный родственничек растворился в две­рях леспромхозовского винно-продуктового оазиса, Егорка заг­лянул в сарай к поросенку и остолбенел от изумления.

•  Что он с тобой сделал? — произнес удивленный мальчишка

Вместо милого, доброго, ласкового и розовенького поросен­ка на него, забившись в угол, смотрело темно-коричневое су­щество и жалобно похрюкивало.

•  Да он тебя перекрасил?! Вот так дела! — прошеп­тал Егорка, по-взрослому нахмурив брови. — Ну и родствен­ничек, ну и прохиндей.

Не догадываясь, зачем над Борькой проводят такие экспери­менты, Егорка быстренько сбегал в гараж, нашел там баночку с фосфором, вернулся в загон и начал действовать. Сначала он подрисовал Борьке фосфором огромные клыки. Затем нарисовал два больших круга вокруг глаз, аккуратно обвел рот, на спине изобразил стрелу и измазал фосфором копыта.

«Вот это да! Хорошо получилось», — подумал мальчишка, живо представив, как испугается Селиван, когда вместо поро­сенка увидит свирепого вепря с огненными клыками и с та­кой же страшной огненной пастью. Отойдя в сторону и по­любовавшись на дело своих рук, Егорка решил усовершен­ствовать облик страшного зверя. К хвосту поросенка он при­вязал металлическую линейку, в уши вставил палочки, все это вместе с Борькиным пятаком обмазал фосфором и, заканчи­вая трудоемкую работу, на боку поросенка красиво вывел гроз­ную фразу: «Порву гадов!».

Работа была сделана. Решив полюбоваться перевоплоще­нием своего друга, ребенок выключил в сарае свет. Результат был ошеломляющ. Вместо розового поросенка в загоне находился страшный монстр с огненными клыками, с огненной пастью, с копьем на спине, с двумя маленькими стрелами вме­сто ушей и раскаленным мечом, расположенным в задней ча­сти темного туловища.

•  Едут! Едут! — закричал соседский мальчик, знающий, что к Кукушкиным должны были прибыть люди для покупки охот­ничьей собаки.

Петр Германович выскочил навстречу гостям.

•  Заходите, заходите! — распахивая калитку, любезно пред­ложил он, впуская покупателей на свою территорию.

Мышкин и Кирилл Фомич Трошкин, поздоровавшись с хо­зяином, прошли во двор и сразу же очутились рядом с волье­рами, в которых находились несколько породистых собак охот­ничьих пород.

•  Хороши! Ох, хороши! — похвалил лаек Кирилл Фомич,  остановившись возле клетки с Ша­риком. — Чувствуется порода!

Семен Иванович толкался рядом, ничего не понимал и толь­ко изредка хлопал глазами.

•  Ну а как же, плохих не держим! — с гордостью ответил хозяин.
•  А проверить работу собачки можно? — задал вопрос  Трошкин.
•  Не только можно, но и нужно! Как без оценки работы? Без оценки работы никак нельзя, ребята! — бодро ответил Петр Германович — Зверья у нас много, ехать далеко не надо, попьем чайку, вые­дем в ближайшую рощу, накинем собачку на кабана, посмот­рите, дадите оценку.
•  Добре! Пойдет! — согласился Кирилл Фомич подмигивая  Мышкину.
•  Приглашай гостей за стол, — выйдя на крыльцо, крикнула Лидия Ивановна, — с дороги люди-то, проголодались!

В доме была идеальная чистота. Посреди просторной ком­наты расположился длинный стол, накрытый белой скатер­тью. Возле каждой тарелки поблескивали столовые ложки, ножи, вилки, стояли небольшие хрустальные рюмки, стаканы для компота и фужеры для домашнего вина.

Угощение было царское. Весь стол был заставлен разно­образными закусками. Здесь были жареные рябчики, туше­ная медвежатина, жаркое из зайца, два вида салата, домашние соления, компоты из клюквы, брусники и малины. В конце стола находилась вместительная старинная фарфоровая кас­трюля с наваристыми щами, а посреди стола, плотно прижав­шись друг к другу, расположились две бутылки с мутноватой жидкостью.

Петр Германович начал разливать самогонку по рюмкам.

•  Не наш размерчик, у нас в леспромхозе из такой посуды не пьют! — пояснил Кирилл Фомич, доставая из рюкзака по­ходную алюминиевую кружку.

Семену Ивановичу стало неловко от такого поведения своего приятеля, он покраснел и пнул под столом Кирилла Фомича.

•  За удачную охоту! — не обращая внимания на тычки Мыш­кина, произнес короткий тост Трошкин.

С большим удовольствием выпили по первой. Разговори­лись. Кирилл Фомич, увидев перед собой благодарную публи­ку, начал рассказывать всевозможные охотничьи байки. Пос­ле второго захода он перешел на похабные анекдоты и со­всем перестал закусывать.

•  Да вы не стесняйтесь, не стесняйтесь, будьте как дома! — защебетала хозяйка, увидев, что гости совсем не умеют пользо­ваться вилкой и ножом.
•  Вот хорошо, вот уважила, спасибо тебе, хозяюшка! — про­бубнил Трошкин, после чего прямо руками залез в кастрюлю с супом и вытащил оттуда здоровенный мосол с килограммо­вым куском лосиного мяса.

Семен Иванович покраснел до корней волос и, матерясь про себя, начал проклинать тот день, когда пригласил в поезд­ку Кирилла Фомича. Хозяева сделали вид, что ничего не про изошло. А тем временем Трошкин продолжал смачно чав­кать и постоянно нахваливать наваристые щи семейства Ку­кушкиных. Во дворе мелькнула тень Селива.

План был очень простой. По замыслу организаторов Селиван должен был перекрасить поросенка Борьку под дикого кабана, доставить его в рощу и привязать животное веревкой к дереву.

Ближе к вечеру сам Кукушкин должен был привезти к этой роще пса и его покупателей, к тому времени дошедших до нужной кондиции. Далее Шарика спускают с поводка, пес моментально находит животное, к которому испытывает чув­ство вражды и личной ненависти, начинает сводить с ним ста­рые счеты, ну а там уж дело техники… Так что план был до гениальности прост, а в случае его реализации организаторам проекта светили немалые дивиденды.

А тем временем гости продолжали пить самогон, разговари­вать, травить анекдоты и, казалось, совсем забыли, зачем они сюда приехали. Выпили по третьей. Затем по четвертой. Пос­ле пятой Кирилл Фомич начал петь песни, попытался плясать, потом, как мешок с мукой, рухнул под стол, принял горизон­тальное положение и громко захрапел.

•  Может, пора работу собаки посмотреть? — как-то робко произнес Мышкин, с тоской поглядывая на пьяного помощни­ка, который валялся на полу, раскинув руки.
•  Да! Наверно, пора! — выглянув в окно, согласился Кукуш­кин.

Во дворе вновь промелькнула фигура Селивана. После принятых на грудь трех бутылок портвейна его слегка штор­мило. Пошатываясь, он забежал в сарай, схватил бедного Борь­ку,  засунул его в мешок, потом быстренько проскочил по дво­ру, погрузил мешок в мотоциклетную коляску, завел «зеленого мустанга», как он сам называл свой мотоцикл, поддал газу и, быстро перейдя на четвертую передачу, рванул в сторону бли­жайшей березовой рощи.

В условленном месте Селиван быстро вытащил из коляс­ки поросенка. Оглянулся по сторонам, после чего утащил бедолагу в рощу и, не обращая внимания на протесты со стороны Бориса, привязал несчастного поросенка к толстой березе. Закончив первый этап своего авантюрного плана, он выскочил из рощи и нырнул в старую силосную яму, где заранее подготовил себе замаскированный наблюдательный пункт.

• Пора! — коротко произнес Кукушкин, приглашая Семена Ивановича собираться.

Лидия Ивановна засуетилась возле стола. Кирилла Фоми­ча, чтобы он не изгадил половики, решено было вынести на улицу и вместо Шарика поместить в собачий вольер.

Тем временем Петр Германович завел мотоцикл. Задре­безжали окна соседних домов. Шарик, освобожденный из вольера, сделал несколько кругов по двору, обнюхал сарай, где находился поросячий загон, отметился на заборе и ловко заскочил в коляску мотоцикла. После этого он поднялся на задние лапы, понюхал воздух, правой передней лапой заце­пился за ветровое стекло, а левой постучал по плечу своего хозяина.

•  Ой! Извини, — произнес Кукушкин, — совсем забыл.

С этими словами он заглушил мотор, сходил в гараж, при­нес оттуда старые очки сварщика и надел их на собаку.

•  Чтобы глаза не надуло!- пояснил он Мышкину, который смотрел на это с нескрываемым интересом.

Обидевшись на родителей и придурковатого родственнич­ка, Егорка залез на сеновал и, не понимая, что делают взрос­лые с его любимыми животными, горько заплакал.

Петр Германович завел мотоцикл и выехал на улицу.

•  Кто это сидит в коляске? — спрашивали друг у друга люди, не без изумления поглядывая на непонятное существо в очках, в собачьем полушубке и с вытянутой усатой физионо­мией. — Может, нового парторга из области прислали? Или нового директора клуба?

Догадок было много, но большинство склонялось к тому, что все-таки это никакой не директор клуба, а обычный инс­пектор из пожарной охраны. Не обращая на пересуды ни­какого внимания, Петр Германович крепко держался за руль и, стараясь не сбиться с курса, уверенно вел двухцилиндро­вый аппарат к намеченной цели. А тем временем цель, име­нуемая поросенком Борькой, стояла в темном лесу и дрожа­ла от страха.

Бедненький и беззащитный, он перебирал копытцами, ежился от холода и метался из стороны в сторону, пытаясь освободится от проклятой веревки, которая больно впилась ему в ногу. Он был один, совсем один, помощи ждать было неоткуда. Но вдруг послышался знакомый звук мотоцикла. Борька радостно завилял хвостом, захрюкал и даже попы­тался встать на задние лапы. Но…

•  Кажется, здесь?! — подъехав к березовой роще и увидев замаскированный мотоцикл шурина, тихо произнес Кукуш­кин. — Да, именно, это то место, — повторил он, заметив сверк­нувшие из силосной ямы окуляры бинокля.

Шарик нетерпеливо заскулил.

Мышкин слез с мотоцикла и, разминая затекшие ноги, по­шел по направлению к березовой роще.

•  Эй! — громко закричал Кукушкин, останавливая Семена Ивановича. — Туда не ходи! Там кабаны, вмиг разорвут.

Услышав такое, Мышкин в нерешительности остановился, вернулся назад и как вкопанный встал возле мотоцикла. Ку­кушкин снял очки с Шарика и скомандовал:

•  Ищи! Ищи, Шарик! Давай, давай, Шарик! Ищи!

Собака завиляла хвостом, привычно сделала несколько кругов возле хозяина, стараясь выяснить, нет ли у того чего-ни­будь вкусненького, после этого подняла башку, понюхала воз­дух, громко зарычала и сломя голову рванула вглубь рощи. В полной тишине прошло несколько минут.

•  Может, тут никого нет? — высказал предположение Се­мен Иванович. — Уж слишком близко от поселка.
•  Сюда под вечер тучи кабанов ходят, просто тучи, — уве­рил Кукушкин гостя, — нужно только знать…

В этот вечер Семен Иванович так и не услышал, что нужно знать покупателям охотничьих собак. Из глубины леса по­слышался такой страшный лай, визг и вой, что задрожали де­ревья, начала вибрировать и рухнула труба на заброшенной кормокухне. У Мышкина вся спина покрылась потом, он схва­тился за ручку сиденья и начал нервно вытирать мокрый лоб. Лай и визг все нарастали.

Шум был такой силы, что бездомные собаки собрались в огромные стаи, бегали по дворам, скреблись в двери и умоляли хозяев предоставить им политическое убежище. Селиван ме­тался в силосной яме и старался контролировать происходящее.

Шарик разошелся не на шутку. Он не ожидал встретить вдалеке от дома объект своей ненависти. Увидев, что его враг находится один, да еще и привязанный, он начал кусать Борь­ку за уши, за бока, царапал когтями, бил головой в лоб и вся­чески измывался над своей жертвой.

Семену Ивановичу стало немного не по себе.

•  Может, домой вернемся? — робко спросил он у Кукушкина.
•  Рано еще, послушаем, как собачка зверя держит, — хладнокровно  отве­чал тот.

Тем временем ненависть, злоба и беспомощность разрыва­ли душу бедному Борьке.

Шарик наседал. Искусанный, беззащитный, опутанный ве­ревками поросенок пытался защищаться и, как мог, старался отражать яростные атаки противника.

Бац! Шарик неожиданно промахнулся и врезался своей пустой башкой в ствол березы. Задрожала корни дерева, у Шарика из глаз полетели искры. Он замотал головой, после чего вновь разбежался и с новой яростью кинулся на беззащитного поросенка. Борька резко метнулся в сто­рону. Бац! Березка вторично приняла удар чугунной голо­вы кобеля.

Но на этом дело не закончилось. Увернувшись от очеред­ной атаки, Борька изловчился и ухватил собаку за левое яйцо. У Шарика от боли выскочили из орбит глаза. Истошный визг лохматого разбойника разнесся далеко по округе.

Услыхав безумный вой Шарика, Селиван постарался уве­личить резкость своего бинокля, но из-за быстро надвигаю­щейся темноты разобрать ничего не мог. Тем временем кобе­лек, одуревший от боли, решил вцепиться в горло своего про­тивника. Бац! И опять промах. В этот раз удар о дерево был такой силы, что у пса стали сильно люфтить коренные зубы. Совсем одуревший и плохо соображающий Шарик предпри­нял очередную атаку, вновь промахнулся, ухватился зубами за веревку и, посчитав, что это поросячий хвост, с ненавистью ее перекусил.

В один миг ситуация круто изменилась. Почувствовав сво­боду, поросенок собрал всю свою волю в одно маленькое ко­пытце и сам накинулся на деморализованного кобеля.

Собачья шерсть полетела клочьями. Шарик решил сматы­ваться. Но было уже поздно. Борька подпрыгнул вверх, резко взмахнул хвостом, к которому была привязана линейка и… вжик! У Шарика тут же отлетели в сторону окровавленные уши. В следующую секунду Борька ухватил его зубами за холку и начал трясти с такой силой, что у собаки лопнула на лбу  шкура.

Визжа от боли и ужаса, кобель подпрыгнул вверх и что есть силы, помогая себе когтями и зубами, моментально забрался на ближайшую березу. Но поросенок не отставал. Он отпрянул немного в сторону, разбежался, подпрыгнул, изо всех сил завертел хвостом, замахал ушами, взлетел вверх, достал Шарика и мгновенно откусил тому хвост.

Шарика от боли помутился рассудок. Он из последних сил рванул по стволу, мгновенно вскарабкался на самый верх, обхватил всеми четырьмя лапами сучки и завыл так тоскливо, что у Селивана в штанах стало сыро. Тем временем Борька спустился вниз и стал выплевывать клочки собачьей шерсти, застрявшие между зубов. Окрыленный удачей и разделавшийся с одним обидчиком, поросенок выплюнул остатки хвоста и, сосредоточившись, направился к силосной яме расправляться с обидчиком номер два.

Тем временем солнце ушло за горизонт и в лесу стало тем­неть. Семен Иванович Мышкин, ничего не понимая, стоял возле мотоцикла и мелко-мелко дрожал. Кукушкин стоял рядом, нервно переступал с ноги на ногу и никак не мог понять, поче­му дикий вой Шарика доносится из заоблачных высей. Ста­раясь лучше разглядеть, что же все-таки происходит за густы­ми деревьями, Селиван лихорадочно протер бинокль и напра­вил окуляры в нужную сторону.

•  Боже мой! Что это? — в ту же минуту в ужасе просто­нал он.

И в самом деле, из леса появилось какое-то непонятное существо с огненной головой. Его огненные клыки блес­тели под лунным светом и были похожи на острые колья средневековой инквизиции. Его огненные глаза смахива­ли на фары автомобиля «Запорожец». За его спиной вид­нелось раскаленное копье, вместо ушей торчали две яр­ких стрелы, а вместо хвоста существо размахивало каким- то предметом, больше напоминающим огненный меч воз­мездия.

•  Уа-а-а! — диким криком заорал Селиван и, выскочив из укрытия, скрылся в темной густой тайге.

Не на шутку забеспокоился и сам Кукушкин. Догадываясь, что ситуация вышла из-под контроля, он быстренько завел мотоцикл, с трудом усадил в коляску испуганного Мышкина, у которого от страха с трудом сгибались ноги, поддал газу и на бешеной скорости помчался домой, не разбирая дороги. Не­много отъехав от злополучной рощи, Семен Иванович услыхал чей-то топот и осмелился оглянуться…

• Помогите! Караул! — громко завопил он, воочию увидев,

как выглядит настоящий Ужас.

Кукушкин вновь поддал газу. Мотоцикл, окутанный гус­тыми парами бензина, рванул, выбрасывая из-под колес ком­ки плотной земли. Огненный Ужас, похожий на владыку тем­ных сил, с огненной башкой, страшными клыками, с копыта­ми, обутыми в огненные башмаки, потихоньку догонял совре­менное чудо техники, издавая при этом громкие звуки, похо­жие то ли на громкое хрюканье, то ли на свирепый тигриный рык. Вот до мотоцикла осталось двадцать, вот десять метров, вот пять…

•  А-а-а! — теряя сознание, заорали обезумевшие от страха партнеры, прочитав на боку страшного животного угрожаю­щую надпись «Порву гадов!».

Тем временем Кукушкин не сдавался. Хотя от его штанов уже ощутимо попахивало, он продолжал рулить и постоянно маневрировал на крутых поворотах. Но ужасное животное не отставало. Последнее, что помнит сам Петр Германович, это клацанье острых зубов в районе задницы, свирепое рыча­ние, полную потерю контроля над собой, слабость в руках и  мощнейший  удар мотоцикла о ствол вековой , придорожной сосны.

С этой минуты для Петра Германовича Кукушкина и поку­пателя породистых собак Мышкина Семена Ивановича на­ступила полная и даже полнейшая тишина.

Трошкин Кирилл Фомич же все это время спокойно спал в конуре. Снились ему сцены охоты на лисицу и зайца. Вот он на гнедом скакуне, со сворой борзых, загоняющих кабана, вот с н со стаей лаек охотится на медведя, вот он и сам превраща­йся в породистого пса и гонит по полю зайца-русака. Про­гнувшись в собачьей конуре, Кирилл Фомич начал громко лаятъ  протяжно выть на луну и выл до тех пор, пока не при­ехала бригада «скорой помощи», которая вытащила Трошки­на из вольера  и с диагнозом «белая горячка» увезла бедолагу в районное отделение психиатрической больницы.

В живых остался и  Селиван. Искали его всем поселком,  целых шесть дней, исходив по тайге десятки километ­ров. На седьмой день он вышел из тайги сам и был очень страшен. Шел Селиван по центральной улице, сильно при­храмывал и опираясь  на огромный посох, никого не замечая,  глядел  куда-то далеко  за горизонт. Длинные, седые и грязные его воло­сы свисали космами на плечи и вместе с грязной козлиной бородой придавали лицу устрашающий вид. Штанов на нем не было. Вместо них на Селиване висела юбка из еловых ветвей и прикрывала мужское начало. На голое тело была надета телогрейка без рукавов, съеденных за время недельно­го скитания по тайге.

В конце улицы его ждала машина с красным крестом на боку. Два здоровенных санитара с приятными улыбками на лицах любезно открыли перед Селиваном двери фургона и отвезли в больницу, где с диагнозом «тихое помешательство» помести­ли в палату к товарищу Трошкину, Муссолини и Багратиону.

Бедного Борьку Лидия Ивановна и Егорка первым делом отмыли, замазали йодом ранки, перевязали лапу, заменили под­стилку и хорошенько накормили. Обрадовавшись возвраще­нию друга, кот Персик каждый вечер приносил поросенку сахарных мышей, чего-то мурлыкал на ушко и всячески выка­зывал тому свое уважение и восхищение.

Егорка поставил возле Борьки раскладушку и спал около поросенка вместе с собакой Альмой и кобелем Янычем.

Частенько, мешая друзьям общаться, в соседнем стойле гром­ко храпел отец Егорки. Узнав, что он вместе с братцем уча­ствовал в авантюре с поросенком, Лидия Ивановна выпрово­дила мужа из дома и определила тому ночлег в загоне, в кото­ром временно отсутствовало стадо баранов.

Через неделю к воротам дома приполз и сам Шарик. Уз­нать его было сложно, а смотреть на него было страшно. Он был жалкий, голодный, без ушей и хвоста, наполовину лысый, а от пережитых страхов он полностью почернел. На семейном совете, благодаря настойчивым просьбам Егорки, мать решила кобеля оставить и выдвинула тому ряд серьезных требований, а именно: тренироваться, дрессироваться, учиться, учиться и еще раз учиться. На этот раз Шарик все понял. Он так ста­рался, что вскоре научился чистить картошку, выносить мусор и охранять дом не хуже стаи злобных кавказских овчарок.

Забирать Семена Ивановича приехала сама Глафира Ми­хайловна в компании с Лидой Уксусом. Домой Мышкина увез­ли на леспромхозовской дрезине, предварительно поменяв ему штаны. Всю дорогу заботливая супруга поила мужа чаем с малиновым варением, наливала ему водочки, укрывала пледом и толстым верблюжьим одеялом.

Семен Иванович бредил. Он то громко звал на помощь цыганку Азу, то пытался спрятаться от каких-то чертей, то ис­кал сокровище, то кричал, что никому не отдаст подаренное ружье и другие, менее значимые, подарки.

Глафира Михайловна все время сидела рядом, гладила мужа по голове, вздыхала, проклинала всех на свете охотничьих со­бак и, успокаивая супруга, говорила буквально следующее:

— Родной мой! Милый! Ни о чем не расстраивайся. Нет у нас блохастого пса и, слава Богу, и не надо, я сама тебе буду гонять кабанов, лисиц и зайцев не хуже, чем породистые гон­чие или там борзые собаки, ты только выздоравливай, ну а там посмотрим!

С этими словами Глафира звонко залаяла и даже затопала зогами, изображая начало заячьего гона. Лай был так похож на настоящий, что машинист остановил дрезину и, пройдясь по ва­гону в надежде обнаружить в салоне зайца, заглянул на крышу, зная, что именно таким образом, не заплатив при этом ни копей­ки местные охотники отправляют собак на другую станцию. Услышав такие хорошие слова в адрес Семена Ивановича, в позыве искренней любви к своей подруге и желая ее поддер­жать. Глафира взяла на себя повышенные обязательства и пообещала Мышкину, что она тоже будет учиться охотничьим азам, забивая в лесу тетеревов, глухарей и другую боровую дичь.

Наступила осень, долгожданная для любого охотника пора. Семен Иванович полностью выздоровел и начал ходить на охоту с новеньким ружьем и верной женой Глафирой. Ходили они часто, ходили с удовольствием, дичи носили больше всех в округе. Глафира Михайловна быстро вошла во вкус. Вскоре она стала гонять зайца с таким азартом и громким лаем, что у местных охотников появилось чувство зависти и сильной злобы. Ну а сам Мышкин с каждым разом чувство­вал себя все счастливей и счастливей. Ему было хорошо ря­дом со своей женой. Уходили они в тайгу, обязательно взяв­шись за руки, и так же возвращались.

Мужики, знающие толк в собачьих голосах, толпами броди­ли за ними и, собравшись где-нибудь на опушке леса, жарко спорили, восхищаясь и удивляясь, с какой силой, частотой и верностью подает голос Глафира Михайловна, распутывая многочисленные заячьи петли.

Семен Иванович, имея такую жену, чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Он стал часто вспоминать встречу с цыганкой.

•  Смотри-ка ты, а ведь и впрямь она мне правду нагадала. Все у меня есть: и квартира, и дача, и повышение по службе, добавили оклад, получил ценные подарки на зависть всем со­седям, вот только про сокровище, видимо, загнула, да чертей неправильно обрисовала. Ну да ладно, видимо, это их удел, прохожим мозги пудрить.

Мышкины продолжали жить дружно и счастливо. Все у них было хорошо, как вдруг!..

Был вечер, рабочий день закончился. Семен Иванович спе­шил к своему дорогому и близкому человеку.

•  Эй, Семен! — окликнул Мышкина сосед, учитель физкуль­туры, у которого на днях ампутировали уши. — Пошли, выпьем самогоночки, поболтаем.
•  А где у тебя локаторы-то? — удивленно спросил Мышкин.
•  Отморозил! — ответил тот.
•  И что? После этого они сами отпали?
•  Да нет. Хирург скальпелечком помог.

От выпивки Семен Иванович отказался, посчитав, что пить с отмороженным — последнее дело. Он поспешил домой к своей любимой жене, но сосед сзади закашлял и бросил вдо­гонку фразу:

• Береги здоровье, соседушка, а то как бы чего не вышло…

После этих слов Мышкину почему-то стало плохо. У него закружилась голова, пересохло во рту, налились свинцом ноги.

• Черт какой-то! — произнес он, рассказывая дома жене о неприятной встрече с соседом.
•  Натуральный черт, — согласилась Глафира, — нормальные люди жену не колотят, у детей последний кусок на водку не меняют. Видимо, за это его кто-то и наказал.

На следующий день было еще хуже. После работы на том же самом месте Мышкина ждали еще два соседа. От одного воняло мочой, а второй стоял с костылем и, пригласив Семена Ивановича выпить, посмотрел на него так, что у последнего по всему телу пробежали мурашки.

После таких встреч Мышкин заболел. На работе начались неприятности. Оставаясь у себя в кабинете один, Мышкин пы­тался анализировать ситуацию. Он почему-то опять вспомнил цыганку Азу, ее предостережения, в голове закружились слова о чертях без ушей, страдающих энурезом, хромых и похожих на нормальных людей. Он мало чего понимал в этом предсказа­нии, но почему-то мысленно стал звать цыганку на помощь.

И как ни странно, она пришла.

•  Ну что? Тяжеловато стало, дружище?! — произнесла она, распахивая дверь в кабинете Мышкина.

Семен Иванович опешил.

— Я! Я! Именно я! Собственной персоной! Примчалась, как и обещала. Все бросила и к тебе, как услыхала, что черти до тебя и до твоего сокровища добрались, так сразу на после­днюю метлу и на подмогу.

— Аза! Аза! — взволнованно шептал Мышкин, рассказывая цыганке о  безуспешных  поисках клада  о   плохом самочувствии и о пос­ледних встречах с соседями.

— Вот видишь, а говоришь, чертей никогда не видел. Я их даже тебе отметила. Одному уши отстригла за то, что везде подслуши­вает и доносы пишет. Другим за их постоянную клевету на лю­дей ноги поломала да заставила в постель мочиться, а им все неймется, вот теперь и твоим миллионам стали завидовать. А зависть — это такое страшное оружие, страшней пулемета, напо­вал косит. Ты вон уже еле ходишь, а они все радуются, посмеи­ваются, козни тебе разные придумывают, и только за то, что ты намного богаче их оказался, намного, понимаешь? Намного бога­че. Но теперь для них песенка спета. Если я здесь, то все, значит, вывела я их уже из строя, так что можешь жить припеваю­чи и пользоваться своим сокровищем до конца дней своих.

•  Аза! Послушай, милая! Да какие у меня сокровища? Жи­вем, конечно, не хуже, но и не намного лучше других! —  высказался  Мышкин. – Чему завидовать?!

Цыганка хитро улыбнулась и ласково посмотрев  на Семе­на Ивановича, попросила. — Свою работу я ведь уже сделала. Принеси-ка лучше коньячку или, на худой ко­нец, водочки.

Семен Иванович вмиг засуетился, побежал на соседний склад, взял бутылку коньяка, литр водки, закуски, дорогих си­гарет, вернулся обратно, но в кабинете цыганки уже не было.

«Может, мне все это приснилось? — подумал он. — Может, и не было тут’ никакой цыганки». Мышкин бросил взгляд на стол и обомлел. На столе лежал полтинник, а рядом находи­лась бумажка, на которой чернилами крупно были написаны всего два слова: «Это сдача».

•  Нет, этого не может быть!

Мышкин резко повернулся и выбежал во двор. Азы нигде не было видно.

•  Макаровна-а-а! — громко крикнул он уборщице произ­водственных помещений. — Цыганку тут не видела? Не про­ходила? !
•  Свят! Свят! Свят! — зашептала уборщица и быстро триж­ды перекрестилась.
•  Митрич! Цыганка не проходила? Не видел? — продолжал поиски Мышкин.

Услыхав, что по территории склада шастает представитель цыганского табора, грузчик бросил таскать ящики и начал в срочном порядке зашивать на фуфайке карманы.

•  Упаси! Помилуй! Этого еще не хватало.

Семен Иванович выскочил на улицу.

•  Да вон какая-то на станцию прошла! — подсказал кладов­щику водитель автомобиля.

Мышкин побежал, как молодой олень. Он старался успеть до отправления дрезины. В это время у него что-то мелькнуло в голове…

«Я все понял! Я понял! Какой же я был дурак! Как я рань­ше не мог до этого додуматься! — подумал он, ускоряясь. — Ну конечно, мне завидуют! Конечно, я счастливый человек. По­этому и появились возле меня эти черти соседи, со своей зло­бой, ненавистью и черной завистью».

С этими мыслями Семен Иванович забежал на дощатый перрон. Аза сидела в вагоне и смотрела из окна.

•  Аза-а-а! Я все понял! Аза-а! Я понял! Я очень богатый человек! Я миллиардер! Я ни за какие деньги не отдам своих детей и…

Поезд загудел, тронулись вагоны, Мышкин побежал следом и вновь крикнул:

•  За все деньги мира, Аза, я не отдам своих детей и свою добрую, верную, преданную, надежную и очень любимую  женуууу!!!

Поезд удалялся. Аза высунулась из окна, закивала головой и, помахав на прощание рукой, громко крикнула:

•  Правильноооо! Молодеееец!

Попрощавшись со своим ангелом-хранителем, Семен Ивано­вич возвращался домой самым богатым и счастливым челове­ком на земле. Он торопился к своему сокровищу и к своему богатству. Навстречу попадались местные охотники. Разбреда­ясь по грязным поселковым улицам, они вспоминали прожитый день, красивую охоту на зайца, сравнивали голоса своих собак с голосом Глафиры, завидовали Семену Ивановичу и боялись признаться даже самим себе, что очень хотели бы иметь такую же, как Глафира Михайловна, любовницу, невесту или жену…