Белое палящее жаркое солнце, весь день провисевшее на чистом, голубом небосводе, медленно, как бы нехотя, лениво опускалось за горизонт, освобождая свое место вечерней прохладе и долгожданной свежести. Обрадовавшись такой перемене, в густой, ароматной траве, словно швейные машинки, нелегалов-узбеков, дружно застрекотали многочисленные зеленые кузнечики. На обширных болотцах, покрытых тиной и густой ряской, из потаенных лабиринтов высоких камышей, голосами больше похожими на голоса женского хора местного кружка художественной самодеятельности, громко напомнила о себе лягушачья капелла.
Словно красавица Неяда, омывающая перед сном свои длинные волосы, гибкая, нежная ива, низко склонившись над чистой, таежной рекой, опустила в быстрый водный поток длинные тонкие, нежные ветки.
На берегу горит костер. Тихо, практически бесшумно его пламя облизывает ведерный закопченный рыбацкий котелок, из которого в изобилии торчат рыбьи хвосты и щучьи головы. Рядом, на той же перекладине, важно попыхивая запахами смородины, закипает пузатый походный чайник.
Возле костра, удобно расположившись на расстеленной плащ-палатке, лежат трое, три друга, три заядлых рыбака – охотника, среди которых Никифор Федорович Кочерыжкин, директор городской бани, являлся серьезным непререкаемым авторитетом. Кочерыжкин был уже не молод, но и не стар, какая к черту старость, в пятьдесят-то три года, среднего роста, имел огромный, свисающий на колени пивной животик, лысую, с многочисленными мелкими шрамами квадратную голову и большие, карие на выкат глаза, смотрящие куда-то в сторону. Надо отметить, что зрение у Кочерыжкина иногда поправлялось, окосение пропадало, глаза его собирались у переносицы в кучу и долго так, пристально смотрели в одну точку, правда, бывало это только в том случае, когда Никифор Федорович выпивал пару стаканов водки или, на худой конец, пропускал стаканчик — другой очищенного денатурата. Вообще, глядя на этого добродушного и даже немного наивного человека, на его легкое подергивание, на слабую хромоту, и редкое заикание, у приятелей складывалось впечатление, что Кочерыжкина в детстве частенько брали за оттопыренные большие уши и от души колотили квадратной его башкой о дверной косяк.
— Ну, чего там?! – устроившись поудобней, обратился Кочерыжкинк к Сергею Маузеру, директору свечного заводика. – Попробуй, может уже готово?
Сергей, сорокалетний красавец-мужчина, быстро поднялся, достал из рюкзака деревянною ложку, больше похожую на солдатский половник, почерпнул из кастрюли немного бульона и, сделав первый глоток, закрыл от удовольствия глаза.
Товарищи терпеливо молчали. Прошло несколько секунд, Сергей вновь отхлебнул из ложки, затем еще и еще.
— Чего молчишь!? — подал голос Иван Иванович Блинчиков, заведующий детским садом. –Аль язык проглотил?! Чешуя тебе в кадык!
Маузер глубоко вздохнул:
— Мужики это не уха!! – загадочно произнес он.
— А что…!!?? — в один голос спросили приятели.
— Это полный п…..ц! Понятно!? Это не просто уха, а Царская уха! Во как!!
— Еще бы, вон рыбы-то сколько, да еще какая рыба!? — среагировал Кочерыжкин. — Тут тебе и щука, налим, судак и стерлядочка во всей красе.
— Это точно! – правильно ты Никифор судачишь.
Сняв с огня котелок и поставив его на землю, товарищи начали выкладывать на «стол» съестные припасы. На плащь-палатке появилось копченое сало, тушенка, душистый, ароматный хлеб, лук, чеснок, ну, и так далее… В какой- то момент Кочерыжкин опустил руку в рюкзак, сделал небольшую паузу, а затем с криком «Оппаньки!» эффектно, как факир бродячего цирка, достал красивую литровую бутылку.
— Это чего такое!? — почему-то шепотом спросил его Маузер.
— Чего! Чего! Коньяк!! — с гордостью ответил Никифор Федорович. — И не просто коньяк, а французский коньяк. — Понятно!? В этом месте он важно поднял палец к звездному небу и медленно повторил. — ДО-РО-ГОЙ!!! ФРАНЦУЗСКИЙ КОНЬ-ЯК!! Вот так-то мужики!
Бутылка пошла по рукам. Она была приятна на ощупь, с выпуклыми крупными буквами, с наклейками на иностранном языке, вся в медальках и бирочках.
— Могут же заразы капиталисты делать, не то, что мы..! – возмутился Маузер, не заметив внизу этикетки мелкую надпись на русском языке, гласившей, что коньяк этот Российский, разлит в Дагестане, городе Дербенте и произведен по новейшей технологии, не имеющей аналогов в мире.
— Почитай, тысяч шесть стоит?! – сделал предположение Блинчиков.
— Да какое там шесть! – возмущено ответил Кочерыжкин. — Не шесть, а шесть двести! Понял!?
— Ни хрена себе! У меня оклад всего семь тысяч! Идти на рыбалку и брать с собой такой дорогущий коньяк? Это что, получается, выпил бутылку и нет моей месячной зарплаты, клади зубы на полку!? Мне кажется, Никифор это уже слишком, перебор..…
— А ты коньяк-то не пей! — предложил Маузер. — Пей самогонку или вино красное, можешь опрокинуть настойку пустырника или боярышника, еще дешевле обойдется!
Сергей по большому счету был прав. Мужики на рыбалку всегда брали спиртное, но в основном это была водка или самогонка. Блинчиков же из-за своего скудного бюджета мог себе позволить взять только хлебную брагу, пару бутылок портвейна или, на крайний случай, литр очищенной политуры.
Бережно передав бутылку хозяину, Сергей начал возиться с ухой. В первую очередь, он выложил на специальную доску всю рыбу, порезал хлеб и колбасу, разлил по тарелкам бульон, почистил несколько головок чеснока, репчатого лука и, поставив в центр бутылку водки, предложил товарищам начать ужин.
— Ты водку-то убери, убери, мы ее попозднее выпьем, а сейчас…! — с этими словами Кочерыжкин открыл коньяк и, недоуменно обвел товарищей глазами.
— Ну, чего сидите!? Чего ждете!? — спросил он.
Мужики засуетились. Через несколько секунд Блинчиков вытащил глубокую крышку от термоса, Кочерыжкин поставил рядом маленькую аккуратненькую серебряную рюмочку и только Маузер не знал чего делать, стакан он забыл дома. Еще раз, пересмотрев содержимое своего рюкзака, он выругался, метнулся к берегу, нашел там старую, ржавую консервную банку и молниеносно вернувшись обратно, подозрительно взглянул на своих товарищей. Сергей был стреляный воробей, поэтому и помнил пословицу, что в «большой семье зубами не щелкают». К счастью, в этот раз все обошлось, бутылка оказалась полна.
Налив каждому товарищу немного коньяка, Кочерыжкин торжественно произнес какой-то длинный, запутанный тост, вспомнил о космических кораблях, бороздящих мировое пространство, и, пожелав В.В. Жириновскому долгих лет жизни, с удовольствием опрокинул первую рюмку. Наступила минутная пауза.
— Вот это вещь!! – громко выдохнув, заметил Никифор Федорович. — Вот это коньячок. Много я на своем веку чего перепробовал, но вот такого….
Товарищи молчали. Находясь под впечатлением от крепкого спиртного напитка, Блинчиков только мотал головой и, чмокая губами, изредка облизывал пустую кружку. Сергей сидел тихо, смотрел в одну точку, монотонно перемалывая зубами ржавчину и мелкий речной песок.
После выпитого товарищи с аппетитом и жадностью набросились поедать уху, послышалось громкое чавканье и сопенье. Блинчиков, быстро опустошив сначала одну тарелку, затем вторую перешел на поедание щуки и сазана, когда и с этой рыбой было покончено, он потянулся за аппетитной стерлядочкой, но в это время….
— Ну, что, господа, продолжим!? Между первой и второй перерывчик небольшой. — высказался Кочерыжкин.
Мужики одобрительно закивали головами, а получив еще по очередной порции коньяка, начали благодарить товарища за предоставленное им истинное удовольствие.
— Да перестаньте вы!! – отмахнулся Кочерыжкин. – Это не меня, а мою Афродиту благодарить нужно! Это она мне положила коньяк. Бери, говорит, любимый, отдохни, товарищей угости… Мне для тебя ничего не жалко.
— Вот так вот, ребята!! Поняли, какая у меня жена!?
От этих слов у Сергея Маузера полезли на лоб глаза.
— Ты хочешь сказать, что жена СА-МА, собственными руками положила тебе в рюкзак бутылку дорогущего напитка!!!???? Так!? — удивленно спросил он.
— Именно так, дорогие мои, именно так! И не только положила бутылочку, а сказала, что на рыбалке я могу находиться хоть ночь, хоть две, хоть неделю, хоть месяц….Правда попросила, чтобы я перед возвращением предупредил ее как можно раньше. Ну, к примеру, если я возвращаюсь утром, значит об этом нужно предупредить накануне вечером, если приезжаю вечером, значит необходимо позвонить и сообщить об этом с утречка, пораньше! Понятно!?
Закурив сигаретку, Кочерыжкин развалился на плащ –палатке и, пустив густую струю дыма в звездное небо, мечтательно начал рассказывать:
— Ох, и люблю же я, ребятки, свою молодую и на редкость верную жену. Приезжаешь, бывало, с рыбалки или там с охоты, а она ждет тебя с распростертыми объятьями, вся накрашена, напудрена, с прической, маникюр, педикюр, ну, короче, все дела…… Стол накрыт, ванна с ароматной пеной наполненная водой, она возле тебя воркует, ну и так далее.…
— Короче, не жизнь, а сплошная малина!? — с завистью заметил Маузер.
— Ох, мужики, мужики!! – не обращая внимания на реплику приятеля, с тоской в голосе продолжал Кочерыжкин. — Целых три года живу со своей любимой Афродитой, а как будто один день, чего я раньше-то на старых «пингвинах» женился, ума не приложу!? Вот ей, ей…!! Ну, вы не хуже меня обо всем этом знаете!?
Друзья переглянулись. Конечно, разумеется, они кое-что знали о жизни своего товарища и были немного удивлены его поведением. Знали они, что до этого он был трижды женат, причем постоянно женился на женщинах преклонного возраста. Когда ему было 25 лет, первой жене стукнуло 50, когда Кочерыжкину исполнилось 30, вторая жена разменяла седьмой десяток. Ну, это было терпимо, надо отдать должное, эти женщины были интересные, работали манекенщицами, за собой следили, ухаживали, делали подтяжки и постоянно откачивали жир с живота и задницы. Правда, вот с третьей женой приятелю не повезло, когда Матвей Федорович отметил 50 лет, его жена готовилась отпраздновать 90-летие. Сами понимаете, господа, перебор.
Многое знали товарищи и о четвертой жене Кочерыжкина, знали что она младше супруга ровно на тридцать лет, что никакая она не Афродита, а обычная ПТУшница, Люся Пирожкова, бывшая кассирша на Ж.Д. вокзале. Справедливости ради, нужно отметить, но Люся была девицей привлекательной, можно даже сказать что красивой, с пышными, аппетитными формами, ласковая, приветливая и безотказная. Сейчас сложно судить, но поговаривают, что именно эти качества и подметил директор гей клуба «Голубой копчик», господин Ширинкин, пригласивший Люсю к себе на работу в качестве стриптизерши-бармена, который и предложил ей хороший оклад и звучное имя Афродита Звездинская.
За разговорами и выпивкой товарищи не заметили, как начал гаснуть костер. Сергей Маузер поднялся, подбросил в огонь сухих дров, затем сходил на берег осмотрел жерлицы, а вернувшись, предложил друзьям попить чайку. От душистого, ароматного, пахнущего дымком чая, куда Кочерыжкин добавил по несколько граммов коньяка, бросило в жар, на лбу выступили крупные капли пота, взмокла спина. Матвей Федорович приподнялся, снял с себя куртку и, прежде чем положить ее под голову, продемонстрировал ее товарищам.
— Смотрите, мужики! – с гордостью в голосе произнес он. – Это сшила мне моя любовь, мой пупсик, моя Афродита. — Оденешь ее на рыбалке или на охоте, согреешься и меня лишний раз вспомнишь! – всегда говорила она мне.
После этих слов, Маузер посмотрел на свой прожженный в некоторых местах ватник, с двумя заплатами на локтях и глубоко вздохнув, с тоскою, вспомнил о меховой, кожаной тужурке, от которой остался только правый рукав и небольшая полоска левого кармана. (Все остальное, включая большую замшевую заплату на правом боку и воротник, Сергей съел, заблудившись в глухой сибирской тайге. Прим. Автора).
Куртка у Кочерыжкина оказалась добротная. Удлиненная, хорошо закрывающая спину, с отстегивающейся подкладкой, с множеством карманчиков, молний, пуговиц, клепок и заклепок.
Взяв ее в руки, Блинчиков внимательно осмотрел каждую деталь, потрогал пуговицы, проверил работу молнии и с завистью переспросил:
— Матвей, неужели Афродита сшила эту куртку САМА!?
— Ну, почему сразу САМА!? Она что, швея что ли!? Достаточно того, что она руководила процессом. Заметьте, это именно Афродита нашла материал, фурнитуру, подобрала фасон, договорилась с закройщицей, ну и так далее, сама она только пришила на воротник бирку.
Кочерыжкин не лгал, правда, бирка была пришита грубыми нитками разных цветов, причем, так погано, так криво и так кособоко, что казалось, ее пришивал человек с руками обитыми толстой финской фанерой.
Жар от костра усилился. Отодвинувшись от огня немного дальше, Кочерыжкин хотел было лечь, но передумал, снял с себя толстый шерстяной свитер и вновь продемонстрировал его приятелям.
— Вот, полюбуйтесь, вещь на рыбалке и охоте незаменимая! И кому, мне за это спасибо сказать нужно!? А!? Догадываетесь!? — Кочерыжки обвел приятелей вопросительным взглядом.
Блинчиков бережно потрогал свитер.
— Мдаа!! Добротная вещица, нечего сказать. — отметил он. И был прав. Свитер оказался очень теплым и легким, с высоким воротником, как куртка, удлиненный, хорошо закрывающим поясницу и шею, в нем было комфортно находиться в лодке, сидеть на ветру, спать у костра, или просто рубить осенью дрова возле таежного зимовья.
— Неужели и здесь Афродита поработала!? А!? Неужели этот свитер она связала САМА!? — удивился Маузер.
— Екарный Бабай! — возмутился Матвей Федорович – Ну, почему сразу САМА!? Она ведь не швея-вязальшица, хотя, именно Афродита подобрала пряжу, выбрала фасон, договорилась с работницей и так далее, то есть ОНА опять руководила всем процессом. Понятно!? А сама она, к вашему сведению, сделала последний штрих, пришила на воротник бирку! Допендриваете!? А?
Мужики тактично промолчали, хотя вновь заметил, что и эта бирка была пришита небрежно, отвратительно и просто херово, причем херово до такой степени, что казалось ее пришивал человек с руками не только обитыми фанерой, но и связанными за спиной крепкой, бельевой веревкой.
В какой-то момент, когда Кочерыжкин предложил «продолжить банкет», Сергей Маузер тут же поднял свою ржавую консервную банку высоко вверх и торжественно произнес:
— Господа!! – предлагаю выпить исключительно за Афродиту! — Сколько живу, а чтоб жена с такой любовью, нежностью и заботой провожала мужа не рыбалку, убейте меня, но такого я еще не встречал.
— Гм! Не встречал, понимаете ли, не встречал и никогда не встретишь, бьюсь об заклад. – обидчиво пробубнил под нос Кочерыжкин. Немного помолчав, добавил. — Не хотел говорить, но скажу, запомните, ребятки, Афродита не только одежду мне шьет, а даже помогает патроны заряжать на охоту! Про засидку утиную, так я вообще не говорю, тоже, кстати, ее рук дело!! Понятно!?
— Не пи—-и!! – не выдержав, с завистью в голосе выпалил Маузер. — ТА- КО-ГО, ПРОСТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!! НЕ-МО-ЖЕТ БЫТЬ!! НЕ-ВЕ-РЮ!!
— Боже мой!! Боже мой! Как я тебе завидую. – запричитал и Блинчиков. Мне бы такую жену, а то придешь с охоты, принесешь зайца или там тетерева, а супруга возьмет эту добычу и давай тебя по башке колотить. — Зачем, мол, типа животных изводишь, зачем зверюшек жизни лишаешь!?? Ну и так далее….
— Да успокойтесь, не одни вы завидуете! – аппетитно закусывая коньяк свежим огурцом, парировал Кочерыжкин. – Мне весь двор завидует! Ферштеен!?
— Да ты что!? — удивился Маузер.
— Да! Причем всех сильней завидует, этот, как его?…..- Кочерыжкин щелкнул пальцем. — Ну, вы его знаете, матросом служит в сплав конторе, живет в конце нашей улицы, фамилия у него еще такая….
— Знаю, знаю, я понял про кого ты говоришь. Это Миша Якорь. — предположил Блинчиков. – И не матрос он вовсе, а бывший мичман. Живет в красной пятиэтажке, возле того самого дуба, на котором повесился владелец шиномонтажки Вася Тормоз.
— Совершенно верно, именно он!
Услышав диалог товарищей, Сергей Маузер только ухмыльнулся, вспомнив Мишу Якоря по прозвищу «Перехватчик» — красавца мужчину, уволенного с китобойного флота за то, что тот два года «топтал» не только жену адмирала, но и его девяностолетнюю выжившую из ума красавицу тещу.
— Ну, и чего он там!?– поинтересовались приятели.
— Да ничего, все время торчит у нас во дворе, в домино с мужиками играет, байки травит, пиво пьет, а как заметит меня, особенно когда мы на рыбалку или там на охоту едем, так сразу, от зависти в лице меняется, глазенками зыркает, ерзать начинает, нервничает.
— Один раз, это весной было, помните наверно, когда я двух сомов по тридцать килограммов поймал.
Друзья промолчали.
— Вы чего!? – возмутился Кочерыжкин. — Забыли что ли? Это произошло в тот день, когда вы перепились и обсосали друг другу телогрейки. Маузер еще тебе на лысину сморкался. Напомнил он эпизод Блинчикову.
Мужики переглянулись, что-то нечленораздельно «промычали».
— Вы чего как два китайских болванчика? – возмутился Матвей Федорович. — Забыли? В тот день на кривой излучине вы еще наловили по рюкзаку судаков!! Вспомнили!?
— АА!! Это тогда-то!! — в один голос воскликнули товарищи. — Так бы сразу и сказал, а-то берешь не те ориентиры, водишь нас в заблуждение…
— Тьфу, ты мать честная! – выругался Кочерыжкин. – Так вот, вышел я тогда из машины, взвалил весь скарб на спину, поднимаюсь по лестнице, а мне на встречу этот самый Якорь спускается. Фуражка набекрень, в тельняшке, на плечах накинутый бушлат, клешами пыль подметает, смотрит на меня завистливыми глазенками, жует чего-то, папироску в руках мнет. Поравнялись. Он вдруг останавливается, затем неожиданно ударяет мне по голове костяшкой пальца и говорит:
— Долбоеб ты!! Полный долбоеб!
И дальше пошел.
— Представляете!? Это мне, директору бани, уважаемому, известному в городе человеку и такие слова!!??
— Хотел я ему мужики по шее веслом врезать, да вовремя остановился. Думаю, а в следующий раз как я буду на рыбалке без весла? Вдруг оно сломается!? А!? Вот так вот.
— Негодяй!! – заметил Маузер.
— Согласен. Короче, захожу я домой, настроение подпорчено, а тут Афродита, на радостях мне на шею бросается, целует, «щебечет», в доме смотрю, чистота, шик, блеск, все прибрано, накрыт стол, ну и так далее….Я разделся и сразу в теплую ванную, она рядом присела, «мурлычет». Я понемногу успокоился, а потом, за ужином подробно так в деталях рассказал о встрече с Якорем.
— И что жена, что она на это ответила? — спросили друзья.
— А чего она ответила, да ничего, просто пояснила, что не стоит на придурков обращать внимания.
— Бобыль-завистник, он и Африке завистник!! – прямо так и сказала.
— И где же он сейчас, этот Якорь!? — поинтересовался Маузер. — Наверное, больше не показывается в ваших краях!? А!?
— Да, нет, мужики, все как раз наоборот! — продолжил Матвей Федорович. — После того случая, примерно через пару недель, вновь возвращусь с рыбалки, помните, наверно, мы тогда ездили в устье Черной речки!?
Мужики молча переглянулись.
— Да вы должны помнить!? Я еще тогда у глухой ямы щуку на пятнадцать килограммов поймал и восемь судаков.
Товарищи насторожились.
— Вы чего сидите как два мудозвона? Забыли что ли? – Кочерыжкин начал сердиться. — Это было в тот день, кода на острове вы обосрались, увидев в кустах бурого медведя.
Маузер ничего не ответил и, шмыгнув, икоса взглянул на Блинчикова, ковыряющегося в носу.
— Да в тот день, ближе к вечеру, вы еще у песчаной косы жереха по мешку наворочали!
— Аааа!! Ты вон какой день имеешь ввиду!! – в унисон запели товарищи. — Этот день, конечно, мы помним, а-то вновь взял не те ориентиры…..- Ну, и что там дальше!?
— А дальше вот что. Короче, припарковал я машину, взяла рюкзак, удочки и, зайдя в подъезд, начал подниматься по лестнице. Смотрю, Мать честная!! А мне на встречу опять этот фраерок спускается. Поравнялись, он поправил на плечах бушлат, вытащил изо рта папироску и вновь мне костяшкой по кумпалу тук, тук, тук.
— Полный, нет, ты полнейший дебил!! – сказал он и спокойненько дальше пошел. Разозлился я мужики, хотел было ему по горбу удочкой врезать, а потом спохватился, думаю, нет нельзя, вдруг удочку сломаю, чем потом рыбу ловить буду. Постарался успокоиться, не получается, захожу домой расстроенный, а дома уже все чин-чинарем, стол накрыт, ванна готова, жена в махровом халатике возле меня вьется……Я помылся, за стол сели, где все ей и рассказал. Афродита только рукой махнула и добавила:
— Да плюнь ты на этого завистника Якоря с высокого маяка, то бишь с высокой колокольни, да и дело с концом.
— Правильно сказала! — предположил Маузер.
— После этого случая, мужики, он неделю не показывался, даже во дворе не видно было, потом как-то раз, возвращаюсь из командировки домой, встречаю его возле подъезда, он подходит ко мне, стукнул несильно меня по башке пару и раз и говорит:
— Я думал, ты долбоеб, а ты оказывается еще и…….. Я-БЕ-ДА!!
Услыхав эту фразу, товарищи переглянулись.
— Якорь, обозвал тебя ЯБЕДОЙ!? — переспросил Маузер.
— В том то и дело!! Конечно!! Ух, он мерзавец, негодяй, подлец !! — раздухарился Никифор Федорович. Придет время, я ему……
Что сделает Кочерыжкин Мише – Перехватчику, товарищи не дослушали. Схватившись за животы и давясь от сильного приступа смеха, они бросились прочь от костра.
— Нет, ну ты понял!? Ха-Ха-Ха!! Хи- Хи- Хи! Понял!? ДА!?– заливисто смеясь обратился Сергей Маузер к Блинчикову. – Ябеда говорит ты, ябеда!!
Друзья смеялись до слез, до пота, до ломоты в костях, до икоты. От такого здорового, сильного и пронзительного смеха у Маузера, лопнула на ширинке молния, треснули очки, по шву разошлась потертая на лопатках старая майка. Блинчиков в этом плане от товарища не отставал.
Он хохотал до такой степени, что с его головы самопроизвольно начала сыпаться густая перхоть, из ушей вылетели серные пробки, от натуги он неожиданно пукнул.
Продолжая смеяться, товарищи выглянули из густой, высокой травы. Возле костра вконец опьяневший, плохо соображающий и, раскачиваясь из стороны в сторону, одиноко Сидел Кочерыжкин.
— Да она меня хоть на ночь, хоть две, хоть на неделю отпустит! – заплетающимся языком продолжал хвастаться он. – Да хоть на месяц, хоть на два, хоть на…..!
Пауза.
— А вот захочу, на год в Якутию уеду и буду там медведей «колотить»!! И любимая будет только «ЗА»! Перечить она мне, ни-ни, не сметь…. Матвей Федорович погрозил кому-то пальцем.
Разговаривая сам с собой, Кочерыжкин все время бормотал себе под нос, наклонялся то взад, то вперед, то вправо, то влево, постоянно шмыгал носом, сморкался, плевал в костер и мотал лысой башкой, на которой приятели без труда заметили огромные, тяжелые, ветвистые ……. РОГА……