Плохая примета.

Капитан Решеткин Петр Моисеевич, начальник милиции поселка Северный, из-за трех бездарно проведенных в РОВД дней возвращался домой в крайне паршивом настроении.

Дело в том, что весь первый день ему пришлось протирать штаны в аудитории, где старый районный партийный мараз­матик в пятидесятый раз читал лекцию о молниеносном взя­тии Зимнего дворца. В день второй в этой же аудитории, но уже маразматик областной, как две капли воды похожий на маразматика районного, продолжил курс лекций на тему «Трудности при формировании отрядов милиции зимой 1918-1919 годов».

•  Какой, к черту, Зимний, какой там восемнадцатый год? Люди празднуют тридцатипятилетие победы над фашистской Германией, а тут… — размышлял Решеткин, крепко засыпая под монотонное бормотание придурковатого лектора и друж­ный храп своих сослуживцев.

Весь третий день Петр Моисеевич пробегал по зданию РОВД в надежде до отъезда домой поймать начальника отде­ла кадров, майора Глушняка. Кадровик был человек занятой, поэтому застать его на месте считалось делом очень сложным. Но именно в этот раз удача все-таки оказалась на сто­роне товарища Решеткина.

•  Ага, а вот вроде и он! — к концу третьего дня прошептал капитан и, как лесной хищный зверь, метнулся по коридору за тенью майора.

В кабинете кадровика было тихо. Глушняк молчал. Усев­шись в свое кресло, майор достал из пачки папироску и, мед­ленно ее разминая, спокойно начал сверлить глазами назой­ливого подчиненного. Молчал и капитан Решеткин. Он стоял, переминался с ноги на ногу, осматривал шкафы с пыльными работами В.И. Ленина, портрет Дзержинского, обратил вни­мание на тяжелые оконные шторы, прожженные сигаретками в нескольких местах, на здоровенную пепельницу, доверху наполненную окурками, стакан с недопитым чаем и, стараясь не нарушать послеобеденную тишину кабинета, начал подсчитывать бородавки на лице своего товарища по оружию.

«Тьфу ты, зараза какая! — выругался про себя Петр Моисеевич, сбившись при подсчете на сто двадцатой. — Ну и рожа! Можно подумать, что все сотрудники МВД сдают ему эти бородавки в длительную аренду с правом выкупа».

Прошло еще несколько минут. Майор Глушняк продолжал молчать. Но Решеткин молчать больше не собирался. Он собрался с мыслями, набрал воздуха в легкие и задал «вершителю судеб» несколько важных для себя вопросов.

Ну, во-первых, Петр Моисеевич хотел уточнить, когда его, наконец, переведут на давно обещанную работу начальником отдела в РОВД.

Во-вторых, когда ему присвоят очередное звание майора.

И, в-третьих, когда, наконец, капитану увеличат денежное довольствие, выдадут ему новую шинель, хромовые сапоги и две пары нижнего белья.

Майор слушал внимательно, не перебивая. Он постоянно курил, снисходительно посматривал на подчиненного, пожимал плечами и на каждый вопрос мотал головой то вправо, то влево, то вверх, то вниз.

—      Вы что? Язык оставили в тех кабинетах, на которые головой киваете? — не сдержавшись, злобно произнес Решеткин и с нескрываемым раздражением посмотрел на майора.

—      Да нет! Ну почему же? — неожиданно ответил кадровик, чем сильно удивил Петра Моисеевича. — Просто я сейчас плотно пообедал, вот мой язык и не желает особо шевелиться! Сам знаю, что это плохо, но сделать ничего не могу. Не слуша-ется он меня, зараза, не слушается после обеда и все тут.

Поразившись таким ответом, капитан выругался про себя матом, резко повернулся, хлопнул дверью и пулей выскочил на улицу, направляясь на вокзал.

—      Да… Ну и бюрократы! — покачиваясь под стук колес леспромхозовской дрезины, произнес он. — Каждый день одно и то же. Потерпите и потерпите! Потерпите и потерпите! То у них документы на подписи у одного начальника, то у другого, то они на какой-то политической экспертизе, то на экономи­ческой, то на служебной, то на подписи у замминистра, то у его заместителя. Замучили! Вконец замучили!

Здесь у Решеткина мысли переносились в другую плос­кость, и он видел себя уже рассматривающим телефонограм­му, в которой говорилось, что ему на основании приказа мини­стра за доблестную и безупречную службу объявляется бла­годарность и присваивается очередное звание…

В этом месте у капитана мысли делали крутой вираж, пос­ле чего он уже видел себя в парадном белом мундире, откры­вающим конверт, запечатанный сургучной печатью, из кото­рого доставал листок, на котором было отпечатано: «На осно­вании приказа министра МВД СССР капитану Решеткину П.М. присваивается очередное звание майора, он переводится на долж­ность начальника отдела районного ОВД с увеличением денежно­го довольствия, выдачей премии, а также объявляется благодар­ность по случаю празднования дня рождения В.И. Ленина».

«Да шут с ней, с этой премией! — думал про себя капитан. — Но звание и должность-то почему не дают, почему тянут? По­чему до сих пор держат меня в этой глухомани?! Пора, пора бы давно меня отметить! А то кормят одними обещаниями, то завтра, то послезавтра и так до бесконечности».

С таким настроением и такими мыслями идти домой не хотелось. Петр Моисеевич знал, что жена опять начнет скан­далить, вспомнит свою загубленную молодость, начнутся кри­ки, упреки.

Прямо с вокзала, оттягивая неприятную встречу и разговор с женой, Решеткин зашел к себе на работу. Тут же у него в кабинете, тихо закрыв за собой дверь, с тонкой папкой в ру­ках появился помощник начальника милиции ефрейтор Сту- качев Иван Сергеевич. Это был двухметровый амбал с кула­ками как два кузнечных молота, в сапогах сорок седьмого раз­мера, с золотой фиксой, преданный, исполнительный, но неда­лекого ума человек.

«М-да-а, — подумал капитан, — вот встреть такого где-нибудь в темном переулке, возле покосившегося сарая, даже спорить не будешь, тут же отдашь не только кошелек, но и сам предло­жишь портянки с сапогами, лишь бы живым остаться».

•  Ну, как съездили, Петр Моисеевич? — тихо спросил еф­рейтор, протягивая начальнику папку, хранящую в себе свод­ки о правонарушениях предыдущих дней.
•  Да так себе! — пожав плечами, произнес Решеткин, начи­ная изучать сообщения о правонарушениях. — Пообщался с кадровиком-бородавочником да в сотый раз послушал, как пьяные матросы в семнадцатом году бегали по Зимнему дворцу.

Сообщения были знакомыми: два семейных скандала с применением сковороды и ухвата, пьяная драка лесорубов с трактористами, разборки между соседками-самогонщицами, укус бродячей собакой кочегара поселкового совета, разби­тое окно в леспромхозовской уборной и написание бранного слова на памятнике В.И. Ленину.

•  Ну ладно, — прочитав все это и порвав листок, произнес Решеткин, — не будем себе статистику портить, напиши, что за это время правонарушений никаких не было, кроме кражи охапки дров у вора-рецидивиста и разбитого окна в леспром- хозовском толчке. Все равно никто проверять не будет.

Стукачев согласился. Он попросил разрешения уйти, заб­рал пустую папку и подошел к двери.

•  Послушай, Стукачев, — неожиданно задал ефрейтору воп­рос Петр Моисеевич, — а вот скажи, почему тебя все сослу­живцы Револьвером кличут? Что это за прозвище такое у тебя странное? А?

— Дак, я это, ну, гхы… гхы… — то ли засмеявшись, то ли изобразив работу двигателя милицейского мотоцикла, ответил ефрейтор. — Я ведь, товарищ капитан, гхы… гхы… гхы… до службы в органах работал в области, грузчиком на ликероводочном заводе. Вот там и наловчился открывать семь бутылок водки быстрее, чем производить семь непрерывных выстрелов из пистолета.

— Да ну! Неужели! Как это так?

— Да вот так! — с гордостью подтвердил ефрейтор, вновь изображая работу мотоцикла.

Услышав такой ответ, Решеткин встал из-за стола, подошел к сейфу, открыл дверцу, достал оттуда старый, но в хорошем состоянии наган, конфискованный на днях у пьяного работника ВОХР, крутанул барабан и быстро нажал семь раз на спусковой крючок.

— Неужели быстрее вот этого?

— Так точно, товарищ капитан! — бодро отрапортовал ефрейтор. — Быстрей, быстрей на полторы секунды.

— М-да… Ну ты даешь! Молодец! Видимо, серьезным делом занимался на ликероводочном заводе, — произнес Петр Моисеев, украдкой тихонько улыбаясь.

Ефрейтор вновь направился к двери.

— Послушай, Иван Сергеевич, — вторично остановил его вопросом капитан. — А можно, я тебя тоже Револьвером называть буду? А? Ну, не в рабочее время, конечно.

— Да пожалуйста, называйте сколько угодно, можете даже в рабочее, я ведь совсем не против.

Услышав утвердительный ответ, Петр Моисеевич подал Стукачеву руку, запер дверь кабинета, вздохнул, обдумывая предстоящий разговор с женой, по-дружески попрощался с бывшим грузчиком ликероводочного завода и с тяжелым сердцем направился в сторону дома.

Был уже поздний вечер. Открыв своим ключом входную дверь, Петр Моисеевич вошел внутрь и с порога почувствовал, как в комнате приятно пахнет луком и жареной картошкой.

Встала с постели жена — красавица Маргарита. В своей комнате, положив под подушку деревянную кобуру с черным, боль­шим и очень похожим на настоящий игрушечным пистолетом, мирно спал десятилетний сын Мишутка и, улыбаясь во сне, громко чмокал губами. С этим деревянным маузером маль­чишка не расставался никогда, даже в школу являлся с писто­летом и на занятиях по географии, рассказывая выученный урок, доставал маузер и длинным его стволом показывал на карте мира расположение гор, полей, лесов, морей и океанов.

Жена начала собирать на стол.

•  Ну что, новости есть? Выяснил, когда тебя переведут от­сюда? — тихо спросила она, вопросительно посмотрев на мужа.
•  Результаты всегда есть, даже тогда, когда они отрицатель­ные! — устало ответил Петр Моисеевич, усаживаясь на стул и начиная снимать сапоги.
•  Отказали? Опять отказали?! Не утвердили?! Не назначи­ли?! – запричитала Маргарита и, театрально ухватившись за голову, начала поскуливать, изображая собачонку, которой доб­рый хозяин вдарил по ребрам. — Боже мой! Боже мой! Опять ничего нет! Опять одни обещания! Петр, милый, я так больше не могу, я не могу всю свою молодость прожить среди лесов и топких болот. Скажи, когда, ну когда мы сможем уехать отсю­да? Пойми, милый, ведь я женщина, и хочу ходить на работу в туфлях, а не в резиновых сапогах, хочу надеть вечернее платье и выйти в театр, на балет, посидеть в ресторане, потанцевать, джаз послушать, наконец. А вместо этого дружки-собутыльни- ки, этот директор леспромхоза, неизвестно сколько отсидевший в воркутинской колонии, врач-проктолог, патологоанатом…
•  Ну подожди, милая, — в этом месте робко возразил Петр Моисеевич. — Все эти люди — местная элита, они неплохие, знают свое дело, честно работают и приносят пользу нашим согражданам.
•  Элита? Ты говоришь, элита?! Это директор леспромхоза-

то элита?!

•  Ну, дорогая! С кем не бывает, молодость, глупость, бесша­башность.

Молодость?! А, понимаю! Видимо, пятнадцать лет строгого режима у вас теперь называется молодостью и бесшабашно­стью?! А я-то, дура, этого как раз и не знала! Ну а этот врач- проктолог? — продолжала Маргарита. — Нашел элиту! Как ни появится в компании, тут же начинает рассказывать, как он заглядывает в преисподнюю через резиновый шланг с набал­дашником, потом этот шланг достанет, покрутит, глаза закатит, как наркоман со стажем, положит его обратно и тут же начи­нает хлеб на стол подавать. А патологоанатом, дружок твой закадычный, тоже элита?! Не успеет зайти в дом, как с порога начинает молоть, что вчера бегал по всей больнице за коню- хом-санитаром с ампутированной ногой мертвого сучкоруба. Потом достанет скальпель для вскрытий из кармана, нарежет лосятину, изготовит бутерброд в виде человеческой головы и мне подает. И это, по-твоему, считается элитой?! Ужас какой- то, рассказать кому и то страшно.

•  Ну перестань, моя милая, — стараясь потушить гнев суп­руги и перевести разговор в нормальное русло, нежно произ­нес Петр Моисеевич, — лосинное мясо хорошее, диетическое, полезное, вкусное.
•  Диетическое, говоришь? Да?! Да у меня от твоего диети­ческого скоро звериный хвост вырастет и уши длинные.

Этого Петр Моисеевич простить супруге не мог. Он не терпел, когда его начинали корить любимым с детства заняти­ем — рыбалкой и охотой.

•  Ты не забывай, дорогуша, — еле сдерживая гнев, с метал­лическим тембром в голосе произнес он, — не забывай, что это я дал тебе свою красивую фамилию, нормальное имя и все остальное, а то так бы и ходила до сих пор Моськой Пердунской в ватной телогрейке и подшитых дратвой валенных сапогах.

Услышав такое, Маргарита заплакала. Это была чистая правда.

Петр Моисеевич замолчал, закурил папироску и ушел на кухню. Ссора подходила к концу. Супруга еще немного по­хныкала, поняла, что сегодня перегнула палку, вытерла слезы, о чем-то задумалась, радостно хлопнула в ладоши, взвизгнула и, эффектно щелкнув пальцами, убежала в детскую комнату.

Немного успокоившись, из кухни вышел Петр Моисеевич.

•  Чего это такое? Что все это значит? — спросил он Марга­риту, которая разложила на столе небольшой лист ватмана, логарифмическую линейку, старые счеты, лекало и ученичес­кую тетрадку в клеточку.
•  Это?! Это, милый мой, твои погоны, твое звание и увеличе­ние твоего жалования.
•  Не понял. Ты чего, с головой перестала дружить, что ли?
•  Я-то дружу. А вот тебе хочу показать, как нужно дру­жить с вышестоящим начальством, — с запалом произнесла супруга, пытаясь сдуть локон с вспотевшего лба.

После этого она развернула ватман, нарисовала на нем ка­кое-то пятно, больше напоминающее здоровенную кляксу, за­тем перешла на непонятные расчеты, начала делать записи в тетради, постоянно прибегая к помощи логарифмической ли­нейки, деревянным счетам, что-то чертила и записывала, на­помнив Решеткину Моську Пердунскую, с которой он когда- то познакомился в районном ПТУ.

•  Не понял? — вновь повторил Петр Моисеевич, мельком взглянув на разграфленную кляксу и математические расче­ты супруги.
•  А чего тут’ не понять, такое только твой ефрейтор Стука- чев может не понять, а ты-то у нас о-го-го какой, — охотно ответила Маргарита, вкладывая в свое «о-го-го» будущее гене­ральское звание и высочайший интеллект своего мужа.

Услышав о себе такое, Решеткин тактично промолчал.

«Наверно, деньги будет просить, — подумал он, — на покупку теще валенок и зимней шапки, а иначе чего она так раскудахталась».

Но в этот раз Петр Моисеевич ошибся.

Маргарита ничего просить не собиралась. Мало того, она предложила план, в соответствии с которым муж должен был добыть медведя, после чего отвезти шкуру и все мясо в РОВД и передать в руки нужным людям.

Представляешь, — с жаром говорила она, — разрубим тушу на куски по десять-пятнадцать кило, пошьем из шкуры унты, шапки и воротники, даже хвост и когти в дело пустим. Приедешь со всем этим в район, раздашь там всем по куску, а потом, уверяю тебя, милый, не ты, а они будут бегать за тобой и слезно просить привезти еще. Даю гарантию, что за беспере­бойную поставку такого деликатеса тебе вскоре не только майора дадут, а пошлют учиться в академию, после которой до генерала останется один шажок, понимаешь? Один шажочек…

Такой прыти от своей благоверной Решеткин не ожидал.

• Смазанные подшипники лучше скользят, — увидев заин­тересованность мужа, с азартом произнесла та, вновь эффект­но щелкая пальцами. — Действуй, действуй, милый. Ты ведь хороший охотник, опытный, тебе и карты в руки.

На этот раз идея жены пришлась Петру Моисеевичу по душе.

•  А что? Ведь дело говорит баба, ох, дело говорит! И почему мне такая хорошая мысль самому в голову не пришла? Мед­ведей у нас в лесу пруд пруди, опытных охотников тоже. А ведь чем черт не шутит.

С этими словами он расцеловал Маргариту, попил чайку, по­думал о предстоящей охоте, после чего супруги помирились и легли спать. Спали они крепко. Петру Моисеевичу, как толь­ко он закрыл глаза, тут же приснился сон, как какой-то мужик в бараньем полушубке предлагает ему сапоги и погоны мини­стра внутренних дел всей Вселенной. Маргарите же виделось, что она в медвежьей шубе, в унтах, с большим кошельком из того же меха заходит в привокзальный ресторан, садится за стол, заказывает две бутылки пива, триста граммов водки и го­вяжий шницель, большущий, как сибирский валенок. Съев и выпив все, что ей принесли, она поднимается и уходит, не рас­платившись, так как весь персонал, увидев у нее на шее ожере­лье из медвежьих большущих когтей, от страха разбегается по домам, написав предварительно заявление об увольнении.

Наступило утро. Петр Моисеевич прибыл на свое постоян­ное место службы. Вызвав к себе помощника Стукачева, ка­питан дал ефрейтору команду, чтобы тот быстренько нашел и привел в милицию бывшего вора-рецидивиста Санька Верту- хаева по кличке Шура Мутный. Ближе к обеду Шура был доставлен по назначению.

• Я давно завязал, гражданин начальник! — начал с порога возмущаться Мутный. — Работаю честно, план выполняю, чис­люсь в передовиках производства, никого не трогаю, женился, три месяца назад вступил в партию, так что вы зря на меня…
•  Да знаю, знаю, Саня, знаю, что ты хороший работник и к тому же самый лучший охотник на медведей, поэтому и при­гласил тебя для серьезного разговора, — успокоил вошедшего Решеткин.

Он прошелся по кабинету, предложил Шуре папироску,

вместе с ним закурил и, усевшись на краешек стола, более детально объяснил Мутному, зачем его пригласили в отделе­ние милиции.

•  Дак так бы сразу и сказали, гражданин начальник, так бы и сказали, что вам медведь нужен. Это мы враз, это для нас дело плевое, отстреляем, конечно, о чем разговор, для этого даже подходящий экземпляр есть, недалеко, в Глухой пади ходит. Правда, хитрый такой, мы ему даже кличку дали Бурый Лис.
•  Он что, такой хитрый, что вас в карты обыгрывает? — пошутил Решеткин.
•  Ну, в карты нас, конечно, обыграть нелегко, но что хитер, это точно. Такой экземпляр завалить — это дело чести.
•  Да неужели?

Так точно, гражданин начальник! Второй сезон за ним охотимся. Раньше-то на него внимания не обращали: спокой­ный был, баб в лесу не пугал, за детьми не гонялся, мужикам дорогу уступал. Бывало, даже режешь поросенка, унесешь ему в лес потроха, положишь на пенек, смотришь, на следующий день потроха съедены, а на этом же пеньке стоит лукошко, полное ягод или грибов. Но в одно время случилось вот что! — рассказывал Шура, предварительно попросив у капитана еще одну папироску. — Один леспромхозовский тракторист из на­шей охотничьей бригады решил свалить пару лесин для сво­ей новой бани. Поехал на тракторе в лес, прихватив с собой сына-пэтэушника. Приехали на место. Свалили лесинку, да неудачно. Уронили деревья прямо в малинник. Все там раз­воротили. Измяли гусеницами, поломали, вдобавок еще сынок залез в самую гущу и нагадил там так, что от запаха с места сорвалась стая кабанов и убежала на другую сторону ручья. Прошло несколько дней, — продолжал рассказывать Шура, — лесинки привезли, поставили баньку, все радуются, всем хоро­шо и замечательно. А на следующий день наш мужик выхо­дит на улицу и видит такую картину: баня развалена, у трак­тора коробка оторвана и брошена в колодец, разорваны гусе­ницы, выбиты стекла, фары, а на сиденье водителя возвышает­ся здоровенная куча медвежьего дерьма, которую пришлось полтора часа убирать лопатами.

•  Что, неужели это правда? Хотя я что-то про это слыхал, но не верил. Думал, обычные охотничьи байки.
•  Правда, правда чистой воды, гражданин начальник! — от­ветил Шура Мутный. — Ну так вот, это еще не все. Кроме этого, косолапый выследил засранца-пэтэушника, и, когда тот зашел в уборную, медведь стал громко рычать и скрести ла­пами по дощатым стенкам нужника. Естественно, пацаненок упал в выгребную яму и сидел там до тех пор, пока его не вытащили оттуда отец с матерью. На второй день та же участь постигла и самого хозяина. Но сидел он в яме гораздо дольше, так как входная дверь барака оказалась припертой здоровен­ным бревном, а окна заколочены половыми досками.
•  Ну и чем это закончилось? — спросил удивленный Решет- кин, от души посмеявшись над рассказом собеседника.

Ну, чем-чем, решили, что спускать это Бурому нельзя, ина­че совсем оборзеет. Сбегали в юрту к старику-якуту, тот чего- то пошаманил и указал нам точное местонахождение косола­пого разбойника. Прибегаем, точно, видим, он у Гремучего ру­чья лежит под камнем, здоровенный, как слон, ворочается, че­шется и храпит, как пьяный лесоруб после получки. Ну, дума­ем, все, не уйдешь, гаденыш, проучим. На следующий день, с утра, собрали мужиков, пришли к ручью, смотрим, лежит, раз­будили и как начали его жердями, жердями, жердями огули- вать, уму-разуму таким способом учить. Тот с перепугу вско­чил, глаза бешеные, ничего не понимает, взревел, подпрыгнул, обгадился и как даст драпаля. Мы стоим, радуемся, ох, проучи ли, думаем. А потом смотрим, на песке что такое? Что-то сле­ды-то какие-то маленькие? Оглянулись, а этот наш Бурый Лис сидит на пригорке, метров двести от нас, поставил перед со­бой пенек вместо стола, насыпал на него лесных орешков, гры­зет их и смотрит на нас, как на последних дураков. Мы ниче­го понять не можем, только потом сообразили и по следам увидели, что этот гад как будто знал, что мы придем, сходил в Глухую падь, нашел там спящего собрата, взвалил на холку, притащил и положил на свое место. Ну а мы и знать не знаем, что он, пройдоха, успел подмену совершить, а когда разобра­лись… У нас один разозлился, схватил ружье да как пульнет жаканом в его сторону, расстояние большое, медведь эту пулю на излете перехватил, да как швырнет обратно, ну и прямо тому в лицо, пары зубов передних как не бывало, до сих пор ходит по поселку, свистит, как Соловей-разбойник.

•  Вот это экземпляр! — удивился Решеткин. — Нам как раз такой и нужен. С сильным противником схлестнуться одно удовольствие, будет чего вспомнить и детям рассказать.

Вертухаев со словами капитана согласился.

•  С таким карабином да с такой оптикой, как у вас, гражда­нин начальник, кокнуть этого проходимца — дело техники, мы со своей стороны его выследим, организуем облаву, а вам толь­ко останется на курок нажать.
•  Не переживай, Шура, не переживай, милый, — с достоин­ством произнес Петр Моисеевич, — рука не дрогнет и ствол не шевельнется, кокнем за милую душу и фамилию не спросим.
•  Ни на минуту не сомневаюсь в ваших способностях, граж­данин начальник! — подытожил разговор Вертухаев и радост­ный, что его не посадили в каталажку, быстро побежал орга­низовывать облаву на Бурого Лиса.

В этот вечер Петр Моисеевич вернулся домой в приподня- тэм настроении и с лучезарной улыбкой на лице. Его встре­тили сын, с радостными криками размахивающий пистолетом, н любящая жена Маргарита.

Ну что, — доложил капитан супруге, когда вся семья усе­лась за ужин, — с лучшим охотником на медведя я сегодня встретился, поговорил, бригада готова, через несколько дней жди новостей. Думаю, что надо готовить тару для мяса.

•  Задача ясна! — сказала Маргарита, уложив сына спать, повтор­но расстелила на столе ватман с изображением шкуры медведя.
•  Медведь большой? — спросила она.
•  Громадный! Говорят, такой громадный, что не высказать! — ответил супруг, подходя к сейфу, в котором у него хранились карабин и охотничьи патроны.

Тем временем Маргарита начала действовать. Зашуршала логарифмическая линейка, защелкали костяшками деревян­ные счеты, заскрипели перья. Она что-то чертила на ватмане, вырисовывала, записывала в тетради, потом зачеркивала, за­тем повторяла процедуру и в конце вечера торжественно объя­вила супругу, что можно получить от убитого медведя. По ее словам, кроме двухсот пятидесяти килограммов диетического мяса, из медведя получалось ведро дефицитного медвежьего жира, килограмм дорогущей желчи, громадная шкура, из кото­рой можно пошить женскую и мужскую шапки, небольшой женский полушубок, три пары унт, четыре пары теплых тапо­чек, две сумки, три косметички и массу сувениров, используя при этом когти, жилы, хвост и уши.

•  Неужели так много добра? — изумился Петр Моисеевич.
•  Да, — подтвердила супруга, — я же с твоих слов рассчитывала.

После этого она взяла тетрадку, разделила листок на две

части, слева написала «оставить себе», а справа — «увезти в РОВД». После этого опять начала что-то считать, вычислять, прикидывать в уме, заносила какие-то цифры то в левую, то в правую колонки начерченной таблицы. В ее глазах появи­лись огоньки жадности, руки мелко тряслись.

Было видно, что внутри женщины Маргарита Решеткина сражается с Моськой Пердунской. Обе соперницы ни в ка­кую не хотели отдавать на сторону два с половиной центнера свежего мяса и целую кучу добротных меховых вещей. Мар­гарита отвела глаза от записей и посмотрела за угол печки. Представила, что там стоят кадки и тазы, полные медвежьего мяса, и детская ванна, доверху наполненная свежим ливером.

Дальше жадный взгляд поднялся вверх, где ее воображение рисовало длинную вешалку, на которой висела масса изготов­ленных из медвежьей шкуры вещей рядом с элегантным жен­ским полушубком.

•  Нет! — громко выдохнула Маргарита, понимая, что Моська Пердунская побеждает. — Нет, — вторично произнесла она и мгновенно перенесла цифры из графы «отдать в РОВД» в графу «оставить себе». После этого она еще несколько ми­нут тасовала данные, нервно чесала задницу, пила холодную воду и в конце концов, выдала мужу окончательный результат своих расчетов. Итоги были таковы: мясо и изделия из меха оставить себе, а в РОВД увезти желудок, прямую кишку, яйца, медвежий член и с десяток черных когтей, предварительно скомбинировав их с хвостовой частью шкуры.
•  Ну а чего? — возмущенно произнесла она. — Хватит им и этого! Желудок и кишки промоют, член отварят, посолят, по­перчат, добавят чеснок и айда, уминай за обе щеки. А когти на цепочку, потом на шею, отличный сувенир. Не стыдно в таком виде и на людях показаться. Подобные сувениры на дороге не валяются, дефицит!

Выслушав супругу, Петр Моисеевич задумался. Внимательно посмотрел на расчеты, почесал за ухом, прикинул что-то в уме, представил груду мяса, которую почему-то надо кому-то от­дать, медвежью шапку, унты, которые будет таскать на охоту бородавочный майор Глушняк, женский полушубок на плечах инспектора паспортного стола, сморщился, изобразил на лице гримасу душевнобольного и, полностью поддерживая Моську Пердунскую, показал кукиш в сторону РОВД.

•  Правильно, правильно говорит жена, хватит вам и потро­хов медвежьих с сувенирами, а вот когда присвоите очеред­ное звание, тогда и дело другое…

Не дремал и Шура Мугный. Он оповестил всех охотников о предстоящей облаве на косолапого, после чего побежал за помощью к старому якуту Ясаку по прозвищу Тунгусский Метеорит, который проживал в небольшой юрте на окраине поселка, возле живописной березовой рощи. Шура часто заг лядывал к этому опытному старику, который, поговорив со сво­ими духами, безошибочно указывал мужикам местонахожде­ние зверя, помогая профессиональной бригаде охотников сэ­кономить уйму времени.

Хозяин был дома.

•  Знаю, зачем пришел, однако! — тихо произнес он, пригла­шая Шуру присесть.

В юрте было тепло. Внутри сильно пахло дымом, воняло кошачьей мочой, табаком и старыми валенками, от запаха ко­торых у Санька запершило в горле. Юрта была небольшая, но просторная. Мутный уселся на пол, покрытый волчьими шкурами, и приготовился к разговору. Ясак подбросил в очаг дров, раскурил трубку, выпил какого-то зелья из металличес­кой помятой кружки, почесал беличьим хвостом между паль­цев босых ног, закатил глаза, вошел в транс и начал чего-то бубнить. Сначала он говорил очень тихо, потом чуть громче, затем стали слышны слова и целые фразы.

•  Плохой примета, вижу плохой примета, однако. Хвост мед­ведя и когти медведя уходят в казенный дом, нельзя охотиться, нельзя зверя стрелять, однако, плохой примета. Вестники чер­ных сил, тринадцать штук, садятся на перст дьявола, однако, плохой примета, нельзя стрелять, нельзя обижать зверя. Ошень плохой примета, однако.

После этого шаман ненадолго замолчал, начал раскачивать­ся, шевелить губами, а через несколько минут вновь произнес:

•  Кошелек из шкуры медведя, ошень плохой примета, одна­ко. Дурак сегодня зашел в юрту, ошень плохой примета, одна­ко. Глупый человек березка обидел — ошень плохой примета, однако.

«Старик, видимо, совсем из ума выжил», — подумал Мутный, шаря глазами по юрте в надежде увидеть дурачка, который, по словам якута, шастает где-то поблизости.

•  Ну, хватит там ересь-то городить, замучил своими дебиль­ными приметами, два часа уже сижу, заканчивай уже, старый бандерлог! — раздраженно произнес Шура и с этими словами легонько вдарил клюкой Тунгусского Метеорита по горбу.

От удара Ясак встрепенулся, подозрительно посмотрел на Шуру Мутного, после чего громко, внятно и четко произнес:

•  Дурак-человек, однако. Тринадцать ворон, ровно тринад­цать ворон село на памятник Вовке Ульянову, ошень плохой примета. Нельзя зверь обижать, однако.
•  Да ты что, Тунгусский Метеорит, ты это считаешь весо­мой причиной на охоту не ходить? Там каждый день по пять­десят штук у него на башке сидят, помойка рядом, вот и кучку­ются на лысине у этого дурачка, а у тебя все «плохой приме­та» да «плохой примета». Давай, забирай пол-ящика водки и фляжку спирта да говори побыстрей, где лежит Бурый Лис.

При словах «спирт» и «водка» глаза старика-якута немно­го расширились. Он ничего не сказал, только раскурил труб­ку и молча переложил березовое полено с левой стороны на правую. Посчитав это за определенный намек, Шура тут же добавил:

•  Хорошо, еще банка пороху и три килограмма свинца на пули.

Тунгусский Метеорит в знак согласия кивнул.

•  В Глухой пади лежит, однако, под вторым выворотнем от

излучины, однако.

•  Ну, вот видишь, давно бы так, а то «примета плохой», «при­мета плохой», городишь ерунду какую-то.

После этого, еще раз поблагодарив старика, который редко ошибался в прогнозах, Вертухаев поднял полог юрты и выско­чил на улицу.

•  Ой-ой, — вдруг неожиданно вскрикнул он и, споткнув­шись на ровном месте, врезался башкой в молоденькую строй­ную березку.

Посыпались листья. Застонало тонкое деревце. У Мутного на башке образовалась здоровая шишка.

•  Хи-хи! — послышалось из юрты.

Не совсем понимая, что произошло, Санек быстро вскочил на ноги, приложил к шишке медный пятак и молниеносно пом­чался в поселок, к своему напарнику по охотничьей бригаде голоде Кукушкину.

• Есть! — с порога крикнул Мутный. — В Глухой пади лежит.
•  Отлично! — с азартом прошептал Кукушкин, хватая би­нокль и усаживаясь на мотоцикл.

Ближе к вечеру новость о местонахождении Бурого Лиса обсуждала вся охотничья бригада во главе с Петром Моисее­вичем Решеткиным.

•  Есть! — азартно рассказывал Саня Вертухаев. — Видели собственными глазами, в бинокль долго наблюдали, лежит, за­раза, ничего не подозревает, притащил откуда-то кучу соломы, завалил всю яму под выворотнем. Ворочается, почесывается, ну, завтра мы дадим ему копоти.
•  Тот самый, здоровый? — на всякий случай переспросил Решеткин.
•  Тот, тот самый, именно тот. Одно яйцо у него больше, чем голова у вашего Стукачева.

Обговорив все детали предстоящей охоты, мужики разбе­жались по домам и начали готовиться к предстоящей облаве. Побежал домой и капитан Решеткин.

•  Ну что? — спросила его Маргарита, когда Петр Моисее­вич переступил порог дома.
•  На месте! Нашли косолапого, в Глухой пади лежит, мужи­ки видели! Завтра облава!

Маргарита тут’ же засуетилась. Она схватила ножи, точиль­ный брусок, ведра, убежала в сарай, натаскала туда воды, приго­товила деревянные бочки и медные тазы для хранения и засол­ки медвежьего мяса. Она сама наточила лезвия, как заправс­кий плотник поработала ножовкой, молотком и приготовила место для натягивания и просушки шкуры. После чего сбегала к соседке и попросила взаймы мешок крупной каменной соли.

Задолго до рассвета вся охотничья бригада отправилась на нужное место. Посчитав, что начальника нельзя оставлять без присмотра, с Решеткиным побежал и верный его помощник, еф­рейтор Стукачев. Он был без ружья, без охотничьего ножа и без патронов нужного калибра, правда, прихватил с собой милицейс­кий жезл, свисток и пистолет Макарова с полной боевой обоймой. Мужики в азарте торопились. Свора собак беспокойно скулила.

• Тише! Стоять! Мы рядом! — скомандовал Шура Мутный, когда они стали подходить к Глухой пади.

Началась последняя инструкция перед облавой.

•  Мужики! Стреляем только медведя! Здесь полно другой дичи, ее не трогаем! Только медведя!

Все присутствующие закивали.

•  Знаем, не первый раз! — переламывая ружье и заряжая жаканом стволы, произнес Кукушкин.

Шура еще раз оглядел команду. Наклонился к здоровой лайке по кличке Казбек. Поднес к ее морде огромный кулак.

•  А с тобой, псина, разговор отдельный. Если ты хоть раз посмеешь маравкнуть на лося или кабана, отрежу тебе хвост или уши. Для нас важен только медведь. Понял?

Кобелек, видимо, понял все. Он, соглашаясь, завилял хвос­том и начал тереться о сапоги Мутного, как бы давая понять, что все будет в лучшем виде.

Вся свора, беря пример с Казбека, завиляла хвостами. Стрел­ки разошлись по номерам. Решеткин встал у сухой березы. Он спокойно открыл оптику и фланелевой тряпочкой не спе­ша протер прицел. Лязгнул затвор. В обойму аккуратно заш­ли пять патронов с разрывными пулями. Загнав один из них в ствол, Петр Моисеевич щелкнул предохранителем и стал ожи­дать начала облавы. Неожиданно протяжно и звонко затру­бил охотничий горн.

Охота началась. Петр Моисеевич широко расставил ноги, еще раз осмотрел сектор обстрела, глубоко вдохнул свежий воздух и, на долю секунды закрыв глаза, попытался предста­вить, как он сейчас укокошит неуловимого зверя. Но предста­вить это у него не получилось. Вместо этого Петр Моисеевич увидел майора Глушняка в бараньем тулупе, который, подойдя к капитану, предложил тому за шкуру и медвежьи яйца но­вую должность и погоны министра всей Вселенной.

От громкого собачьего лая задрожала вековая тайга.

В радиусе километра перестали летать птицы. Бурундуки, белки, мыши и другая мелкая живность забились в норы и, посчитав охоту за начало конца света, набросились на свои годовые запасы. Рычание, собачий лай, писк, визг — все нарас­тало. Весь этот хор начал потихоньку сдвигаться в сторону Решеткина. Петр Моисеевич приготовился к стрельбе. От азарта и волнения вспотели ладони. Вспотела спина. Очень сильно вспотели ноги в сапогах.

•  Ага! Вот сейчас! Еще чуть-чуть, вот!

Карабин снят с предохранителя.

•  Ну! Где же ты? Давай! Осталось совсем немного. Ну!..

Но в самый последний момент собачий лай стал почему-то

потихоньку затухать. Раздалось громкое и жалобное поску­ливание. Между всплесками лая, рычания и визга появились длинные паузы.

Что-то пошло не так. Через какое-то время в лесу наступи­ла полная тишина. В этой тишине послышался непонятный звук, который напоминал удары головой о школьную доску нерадивого и непутевого ученика. Прошло около часа.

Протяжные звуки горна оповестили об окончании охоты. Участники облавы, разряжая ружья, стали собираться в одном месте. На место пришли все, кроме ефрейтора Стукачева и своры сибирских лаек. Сначала решили поискать ефрейто­ра. По приказу Решеткина бригада двинулась на номер, где находился Револьвер.

От увиденного мужики опешили. Этот здоровенный двухметро­вый лоб стоял неподвижно, его остекленевшие глаза смотрели куда- то в небо, к плечу он приложил березовый сучок, издали напомина­ющий старое дедовское ружье, из желудка его доносились жалоб­ные звуки проглоченного свистка. Револьвер был без рубашки, с двумя здоровыми синяками вдоль позвоночника, рядом валя­лись помятая фуражка и перекушенный милицейский жезл.

•  Спирту ему! — тут же скомандовал Решеткин, зажимая себе нос.

Возле Револьвера невозможно было стоять. Вонь, исходив­шая из его галифе, могла свободно свести с ума любого, кроме разве что Шуры Мутного. Тут же, практически незамедли­тельно, с трудом разжав зубы, в рот ефрейтору влили сто грам­мов спирта. Щеки охотника порозовели.

После следующей порции  у него засверкали глаза и покраснели уши. После третьей он вышел из оцепенения, бросил на землю березовый сучок, извинился и побежал кпростирать изгаженные штаны.

— Надо было мне тут свстать, — произнес Решеткин.

— Или бы мне, — добавил Саня Вертухаев, — человек он неопытный, на медведя никогда не ходил, а мы его сразу на ноиер.

— Да, в загон, в загон его нужно было посылать, — громко высказался кто-то из мужиков.

Тем временем от ручья подошел Револьвер.

— Мужики, извините, подвел, оплошал! – с сожалением прознес он.

Бригада тактично молчала. Кто-то сочувственно вздохнул. Чтобы помощник не простудился в сырых штанах, Решеткин быстро налил ему еще стакан водки.

Стукачев с удовольствием выпил и начал рассказывать, что произошло.

•  Короче, мужики, стою, жду, облава началась, сначала все хорошо шло, потом смотрю, выскакивает на меня здоровен­ный кабан, такой здоровенный, что я, по-моему, именно тогда и обоссался. А за ним — два серых волка величиной с те­ленка.
•  Это были разведчики! — со знанием дела произнес Шура Мутный.
•  Ну да. Так вот, вся эта шатия-братия подошла ко мне, стащила с меня плащ-палатку, серые разбойники мне сапоги обоссали, а это вонючее кабанье обгадило весь новый плащ.
•  Ну и дела! — раздались из толпы возмущенные голоса.
•  Ну и наглецы, скоро нашему брату и в лес-то выйти нельзя будет, оборзело зверье, вконец оборзело.
• А далее, братцы, было вот что. Короче говоря, поздоровав­шись со мной таким образом, вся эта лесная братия вильнула хвостами и ушла туда, откуда пришла.
•  Ну я же говорил, что это разведка! — вновь подытожил Шура Мутный. — Настоящая разведка.
•  Ну, так вот, ребята, хотел было я от страха уже в обморок упасть, но не успел, лось из леса показался, да такого роста и с такими большими рогами, что я подумал, корабль плывет, «Ле­тучий Голландец».

•  А-а-а! Знаем, знаем, это наш старый знакомый по кличке Сероводород, — вставил Шура Мутный. — Они давно с Бурым Лисом корешатся. Мы раньше за ним охотились, да бросили это бесперспективное занятие.
•  А почему? Трофей-то вроде солидный? — спросил Шуру капитан Решеткин.
•  Да потому и бросили, что охотиться на него невозможно, собаки настигнут, начнут его облаивать, он как дунет задом, и в радиусе сорока метров вся свора часа на четыре в обморок падает, а потом очухаются собачки, убегут в поселок и давай там под продовольственный склад подкоп делать.
•  Да-а-а, ничего себе! Во! Какое зверье умное пошло!
•  И вы не поверите, ребята, — продолжал Стукачев, — а сверху на нем сидит такой громадный медведь, какого я даже на картинках не видел. Сидит, на меня смотрит, орешки грызет, по­плевывает и чего-то тихонько урчит себе под нос. Ну, здесь я и…

В этот момент Стукачев слегка присел и громко ойкнул:

•  Ой, извините, мужики!..

С этими словами он быстренько спустился к ручью, забе­жал за кусты, разделся и в течение получаса перестирывал свое галифе.

•  Да-а-а! — опять произнес кто-то из команды. — Досталось же человеку, вот что такое неопытность!

Все сочувственно вздохнули. Через полчаса ефрейтор вновь стоял перед мужиками и, выпив стакан водки, продолжил свой рассказ.

Короче, выехала эта образина на просеку, приблизилась ко мне, я остолбенел, ничего не соображаю, руки-ноги как ка­менные, яйца от страха только колышутся. Помню одно, заб­рал он у меня пистолет, кинул его в кусты, жезл мой полоса­тый вытащил из-за голенища и как даст мне пару раз вдоль позвоночника. Если бы я к тому времени не окаменел от ужаса, то давно бы уже покойником был. После этого он мне жезл в зубы сунул, а потом сверху как врежет по макушке, ну, я жезл- то свой и перекусил.

Мужики переглянулись.

•  Ну ничего, в следующий раз умнее будем! — подытожил Шура Мутный. — Поставим на номера более опытных охотников.

•  Сегодня ничего нет, дорогая! — сообщил Петр Моисеевич жене, вернувшись с охоты. — Но ты не переживай, милая, для этого бугая у нас пули уже отлиты.
• Ну, нет и нет, чего теперь делать! — ответила Маргарита, хотя по ее лицу было видно, что она немного расстроена.

Тем временем взбудораженный неудачной облавой Шура Мутный и его компания начали вновь разыскивать Бурого Лиса. Для этого предпринималось все: ночные засады, утрен­ние засидки, выход на место кормежки, долгие беседы с Тун­гусским Метеоритом, который, в свою очередь, мало говорил о медвежьей лежке и все время талдычил о какой-то плохой примете. Нельзя сказать, что все эти поиски были безуспеш­ны, опытные охотники иногда находили медведя и его друга Сероводорода, устраивали облавы и засады, но Бурому Лису постоянно удавалось ускользнуть целым и невредимым.

Да и не только ускользнуть. Этот хитрец начал еще и вся­чески вредить охотникам, нанося им физический и матери­альный ущерб. Ну, к примеру, один раз, оторвавшись от пре­следователей, Бурый Лис забрался в зимовье, где те оставили часть провизии, все сожрал, после чего навалил две огромные кучи на стол и кровать, проделал дыру в крыше, разломал печ­ку и вдобавок оставил на стене избушки огромные глубокие царапины, которые при детальном рассмотрении складыва­лись в неприличное слово. В другой раз косолапый разломал у мужиков мотоцикл, спустил с горы колесный трактор, до смерти напугал самогонщицу Люсю Новосявскую, после чего поймал одного пьяного лесоруба из бригады охотников за мед­ведями, утащил бедолагу в лес, поднял его на вершину здоровен­ной сосны, где и привязал к дереву толстой пеньковой веревкой.

•  Мстить начал! — соглашались друг с другом мужики, де­тально рассматривая каждый случай в отдельности.
• Теперь или он нас, или мы его! — подбадривал медвежат­ников капитан Решеткин, все время памятуя о своем звании и повышении в должности.

Охотники соглашались. Они готовы были хоть сейчас ра­зорвать Бурого Лиса на куски, так как такого позора и такого издевательства над собой не испытывали никогда в жизни.

Тайга уже полностью оголилась. По уграм на лужицах стал появляться тонкий ледок. Косолапый и Сероводород нигде не появлялись. Медвежатники сбились с ног в поисках сво­их обидчиков. От пустой беготни у охотников начали опус­каться руки. Не помогал и старый якут Ясак. Шура Мутный регулярно бегал к нему и умолял старика до снега показать им местонахождение Бурого Лиса. Хитрый Тунгусский Ме­теорит очень старался или делал вид, что старается. Он раз­водил костер, нюхал свои унты, постоянно чесал между паль­цами, пил вонючее зелье, напоминал о какой-то плохой приме­те, тринадцати воронах, кошельке из медвежьей шкуры, мед­вежьих когтях и медвежьем хвосте, который хотят увезти в казенный дом. После этого он начинал громко кричать, гово­рил, что охотиться нельзя, много плохих примет, напоминал о каких-то дураках, затем, помня о гонораре в виде водки и спирта, ударялся головой о землю и, тыкая пальцем в карту, указывал местонахождение зверя.

Узнав таким образом все, что нужно, Шура бежал к Решет- кину, сообщал последнюю новость, потом собирал бригаду. Сломя голову мужики бегали по тайге, правда, убить у них никого не получалось, поэтому охотники сильно злились, но все равно продолжали поиски.

Но в один прекрасный день, получив нужную информацию от своих друзей, охотников на зайцев, Мутный прибежал к Решеткину и с гордостью произнес:

•  Есть! Есть!
•  Где? — радостно спросил капитан, замирая в ожидании ответа.

Здесь, недалеко, в Каменном урочище, бродит на пару с Сероводородом, мужики там зайца гоняли, ну и подметили, хо дит, говорят, листья сгребает, под выворотни все заглядывает, берлогу, видимо, себе готовит. Весь день, говорят, там ошивал­ся, потом, под вечер, ушел за Лысую сопку вместе со своим приятелем-рогоносцем.

От такой замечательной новости Решеткин медленно опус­тился на стул. Он очень хорошо знал это место.

•  Шура! Дак ведь там…
•  Да! Да, гражданин начальник, именно так. Правильно вы мыслите! Туда вход один-единственный, но и выход тоже один. Попались эти друзья, понимаете, оба попались! Теперь не уйдут! Никуда не уйдут! Никуда не денутся! В капкане они, гражданин начальник, в капкане, в громадной каменной ловушечке! Обоих кокнем, за один раз обоих уложим и фамилию не спросим.

От внезапного волнения у Решеткина взмокла спина. Он ярко представил себе две груды мяса — лосинного и медвежь­его, шкуры, рога, дефицитную желчь, медвежий жир, радостное лицо жены, майорские погоны и направление в академию.

Пока воображение Решеткина рисовало кучи мяса и деци­метры звериных шкур, по кабинету продолжал бегать Шура Мут­ный, возбужденный мыслью о предстоящей грандиозной охоте.

•  Кокнем! Кокнем! — шептал он, нервно потирая руки. — Кокнем, теперь уж точно кокнем, как пить дать, кокнем!

Он оставил Решеткина готовиться к предстоящей облаве, а сам, прихватив с собой Володю Кукушкина, друга и лучшего медвежатника района, побежал к старику якуту, желая макси­мально точно выяснить место дислокации Бурого Лиса. Ясак, как всегда, был дома. Два друга вошли в юрту и уселись возле очага. В этот раз в доме Тунгусского Метеорита воняло так, что закладывало уши. Шура Мутный почувствовал, как теряет со­знание. Увидев это, Ясак подал ему кружку с каким-то пойлом.

Глотнув несколько раз, Шура ожил и стал воспринимать окружающие запахи, как ароматы альпийских лутов.

•  Знаю, знаю, зачем пожаловали, однако! — начал разговор старик, когда мужики уселись возле горящего очага. — Много, ошень много плохой примета, однако. Нельзя сейчас зверя стрелять, беда, беда будет, нельзя тайга ходить.
• Ты давай нам координаты Бурого Лиса! — прервал стари­ка Шура. — А мы там сами разберемся, ходить нам или слу­шать твой стариковский бред о приметах.

Ясак ненадолго замолчал.

•  Хорошо, ребятки, пусть будет no-вашему, однако! — тихо про­изнес он, молча раскурил трубку, подбросил в очаг несколько тол­стых поленьев, понюхал свои унты из медвежьего меха, зачем-то внимательно рассмотрел ожерелье из медвежьих когтей, по ка­кой-то черт достал пожелтевшую похвальную грамоту горкома комсомола, плюнул на нее три раза, бросил ее в огонь, после чего уселся возле горящего очага и привычно взялся за свое дело.

Сначала он стал раскачиваться в правую сторону, затем в левую, после этого вперед, потом назад, дважды сморкнулся на сапоги Володе Кукушкину, повторил этот эксперимент с сапо­гами Шуры Мутного и только потом начал тихонько бормотать.

•  Чего это он там бакланит? — спросил тутоватый на одно ухо Кукушкин у Шуры, который к тому Бремени разлегся на волчь­ей шкуре, покуривал и в пол-уха слушал бредни старого якута.
•  Да как всегда одно и то же! Все о каких-то плохих приме­тах шамкает. То о тринадцати воронах, садящихся на памят­ник Вовчику Ульянову, то о казенном доме, о кошельке из шку­ры медведя. Представляешь? Ну, ты прикинь, ну какому дура­ку может вообще прийти в голову мысль ходить с кошельком из шкуры медведя в нашем лесном поселке, где охотничьих собак больше чем во всей Европе. Да они, как только почуют, что из сумки медвежатиной несет, не только сумку, но и вла­дельца этой сумки на портянки разорвут.

• Да-а-а! Видимо, у старика с головой полный Гитлер капут!

Однозначно! Однозначно! — поддержал своего друга Шура Мутный. — Я, кстати, всегда ему говорил, давай, дедок, завязы­вай, забирай водяру и спиртяшку, показывай лежбище этих лесных хунвейбинов, а он ни в какую, нет и все! Надо, мол, мне с духами посоветоваться. А после начинает ахинею нести, вот и сидишь тут как дурак, нюхаешь его вонючие ноги. А он все бу-бу-бу… да бу-бу-бу! А один раз, прикинь, бакланит: «Не ходите, мужики, в тайгу, плохая примета, у Люси Новосявской бутыль с брагой лопнула», ну, мы как про такую примету ус­лышали, как послали его…

Куда охотники послали старика-шамана, Володя Кукушкин

узнать не успел, так как в этот момент Ясак резко мотнул

головой и почти гневно произнес:

•  Два дурачка, два местных придурка, сильно с духами ме­шают общаться. Ошень, ошень сильно, однако.

После этого неустановленные лица нанесли по горбу Шуры Мутного три коротких, но чувствительных удара.

•  Кто тут? — морщась от боли и оглядывая юрту, испуганно

произнес Мутный. — Чур меня! Чур меня!

Но в юрте, кроме Кукушкина, здоровенной моли и старика

якута, который опять жалел какую-то березку, никого не было.

•  Мистика какая-то! Перепил я, что ли? Ничего не пони­маю! — произнес Шура, подозрительно посматривая на шамана.

Но в этот самый момент Ясака затрясло.

•  Карту! Скорее, карту! — громко закричал Мутный. — Быстрее! Кукушкин все понял. Он быстро развернул свиток, поднял

вонючие ноги шамана и засунул под них карту.

В этот самый момент Тунгусский Метеорит еще сильнее затряс головой, вторично плюнул на сапоги Мутного, разорвал лежащую рядом газету с портретом Брежнева, громко крик­нул: «Мир! Труд! Май!» и указательным пальцем ткнул в пред­полагаемую лежку зверя.

В юрте наступила гробовая тишина.

— В Каменном урочище он, — тихо, почти шепотом, произнес шаман, — под вторым выворотнем, возле расколотого валуна, напротив дуба, где парторг Вася Душегубов повесился.

Такую точную информацию Ясак никогда прежде не да­вал. Почему-то в тот момент у Шуры Мутного екнуло сердце. Не подав виду, он рассчитался со стариком, забрал карту и

вместе со своим другом покинул жилище якута.

•  Ой-ой-ой! — неожиданно вскрикнул Шура, вновь споткнувшись

на ровном месте и врезавшись башкой в ствол стройной березки.

Хи-хи! — послышался из юрты негромкий смех. Тем временем, получив полную и подробнейшую информа цию о месте лежки медведя и его друга лося Сероводорода, бригада охотников начала спешно готовиться к их отстрелу.

•  Будем бить всех, в том числе и разведчиков! — с жаром говорил Мутный, раскладывая карту перед капитаном Решет- киным. — Всех гадов укокошим, чтоб впредь неповадно было над людьми надсмехаться.
•  Правильно говоришь, — поддержал, его Петр Моисеевич, — мясо кабанов пустим на колбасу, шкуры пойдут на ковры, а из волков сошьем себе по тулупу.
•  Да там не только по тулупу сшить можно, но и на унты свободно останется, гражданин начальник.
•  На том и порешим!

Вскоре новость о предстоящей крупной облаве облетела весь поселок. Все без исключения местные жители хорошо понимали серьезность предстоящего мероприятия. Даже Люся-самогонщица, и та догадывалась, что шансов вырваться из узкого прохода Каменного урочища у лося, кабанов и косо­лапого медведя практически нет.

В леспромхозовских цехах стали появляться разные слу­хи. Одни говорили, что в урочище собрались кабаны со всего района, другие утверждали, что это никакие не кабаны, а гро­мадная стая серых разбойников, которые хотят обосноваться возле поселка, а зимой, когда будет голодно и холодно, разор­вать на куски всех его жителей. Третьи утверждали, что все это ерунда и, ссылаясь на разговор со старым шаманом-яку- том, по секрету сообщали, что в урочище собирается мощная медвежья династия, которая хочет наказать партийных лесп­ромхозовских работников за то, что те себя плохо ведут при посещении лесного массива в осенне-зимний период.

Разговоров и сплетен было множество. Шептались везде: на работе, дома, в общественной уборной, в пивнушке, на засе­дании парткома, месткома и даже у ворот поселкового клад­бища, когда хоронили восьмидесятилетнюю выжившую из ума партийную активистку. Естественно, знала об этом и Марга­рита Решеткина, и поэтому готовилась основательно. В сарае до потолка возвышались тазы для свежего мяса, наточенные ножи лежали на столе и ждали своего часа, растяжки для просушки шкур находились в полной боевой готовности, гру­да мешков запасенной крупной соли предрекала удачный ис­ход грандиозной охоты.

К вечеру в гости к Маргарите неожиданно забежала ра­ботница пилорамы Дуська Трындычихина. Она молча про­шла в комнату и выложила на стол сто пятьдесят рублей.

•  За шкуру волка и три килограмма мяса кабана! — про­изнесла она, присаживаясь на табуретку.

Маргарита ничего не поняла, но на деньги посмотрела с жадностью.

•  Ну а чего тут не понять? — увидев замешательство хозяй­ки, добавила Дуська. — У вашего мужа карабин с оптическим прицелом, стреляет он отлично, смелый, отважный, храбрый, организовал очень серьезную охоту, зверья в урочище зашло видимо-невидимо, разных мастей, в поселке говорят, что их от­туда охотники не выпустят, поэтому я заранее заказ делаю.

Маргарита на секунду задумалась. Она даже хотела ска­зать, что об оплате пока говорить рановато, но деньги, так заман­чиво лежащие на белой скатерти, не давали женщине покоя.

•  Ну ладно, — дрожащим от волнения голосом произнесла она, — договорились!

С этими словами Маргарита сгребла купюры, спрятала их в дальний ящик деревянного комода, развернула ученичес­кую тетрадь, на первом листе записала Дусину фамилию, на­против нее красиво вывела число «сто пятьдесят», а в скобоч­ках добавила «шкура волка и три килограмма мяса кабана».

Довольная, что удалось договориться, Дуся ушла домой. Маргарита закрыла за ней дверь и продолжила подготовку к разделке туши пока еще не убитого медведя. В дверь посту­чались. На пороге стояла Клавдия-шпалоукладчица. Она, как и Дуся Трындычихина, прошла в комнату, уселась на табурет­ку, вытащила из большущей сумки кошелек с деньгами и по­ложила на стол двести рублей пятьдесят копеек.

•  Заказываю шкуру кабана и пять килограммов лосиного мяса.

Маргарита отказываться не стала. Она тут же взяла со стола деньги, спрятала их в укромное место и сделала необхо­димую запись под номером два в ученической тетрадке.

В этот вечер двери в квартире Решеткиных практически не закрывались. Приходили в основном женщины. Прослы­шав, что Петр Моисеевич готовится отстрелять целую трак­торную тележку дикого зверья, люди шли заказать кто шкуру волка, кто шкуру кабана, кто лося, кто свежего мяса, кто печени, и только Люся-самогонщица не стала просить ни шкуры, ни мяса, а заказала лосиный член, его рога и пару кабаньих яиц.

К концу дня вся ученическая тетрадь была исписана фами­лиями местных жителей. Чтобы сэкономить и не заводить но­вую, все последующие заказы Маргарита аккуратно записала на ее обложке и на вкладыше из промокательной бумажки.

Вскоре пришел уставший Петр Моисеевич. Узнав, что его жена собрала более тысячи рублей за волчьи и кабаньи шку­ры, он сильно удивился коммерческой жилке супруги, но ни­чего не сказал. Деньги были приличные. На них можно было купить мотоцикл с коляской или большой речной катер с мо­тором, пару снегоходов и многое другое.

«Ничего себе! Сколько живу, а никогда себе не мог пред­ставить, что можно охотиться с такой выгодой», — подумал Ре- шеткин, усаживаясь за стол ужинать.

Прошло два дня. Для самой крупной облавы года все было готово.

Ранним утром бригада охотников вышла к Каменному уро­чищу. От азарта всех членов группы била мелкая дрожь, по­этому никто не заметил ефрейтора Стукачева, который сумел поправить здоровье и, стоя на углу своего барака, махал рукой уходящим товарищам. Чуть дальше, за продовольственным складом леспромхозовского ОРСа, ближе к березовой роще, сидел старый шаман Ясак и тоже махал уходящим мужикам зажатым в руке вороньим крылом.

Начинало светать. Собаки рычали, рвались с поводков, го­товые немедленно растерзать любого медведя, а тем более стаю вонючих волков. Чтобы своим визгом лайки раньше времени не спугнули зверя, пришлось врезать одной из них по загривку.

Остановившись на краю урочища, Шура вытащил из рюк­зака огромный морской бинокль и начал внимательно осмат­ривать местность.

Прошло несколько секунд.

•  А вот и он, милый, на месте! — зашептал Мутный. — Точно в той точке, где шаман показал, прямо как магнитом его к дубу тянет, на котором парторг повесился.

Бинокль пошел по рукам.

•  Но что это? — удивился Решеткин, когда начал вгляды­ваться в очертания расколотого валуна.

Видеть такое не доводилось еще ни одному члену охотни­чьей бригады. Медведь, как будто почувствовав, что за ним наблюдают, забрался на поваленную елку, повернулся к лю­дям спиной и здоровенной лапой похлопал себя по заднице. После этого он ловко спрыгнул на землю, забрался на старый пенек, больше напоминающий небольшую сцену, и показал охотникам свое мужское добро.

•  Ты посмотри-ка, а? Вот гад какой! Вот как он над нами издевается, — злобно произнес кто-то из мужиков, громко скрипнув зубами.
•  Не переживайте, ребята, сейчас мы ему покажем, где раки зимуют. Отольются кошке мышкины слезы! — подбодрил охот­ников капитан Решеткин. — Сейчас засадим ему в задницу по разрывной пуле, посмотрим, как зачешется!

В этот момент в окулярах бинокля появился Сероводо­род. Он высоко поднял голову, понюхал воздух, помотал гро­маднейшими рогами, повернулся задом к охотникам и так громко испортил воздух, что на другом конце урочища в об­морок упала пара старых ворон. Злоба переполнила сердца членов бригады.

— Мочим всех! Всех до единого! — напомнил собравшимся Шура Мутный и загнал в патронник разрывной жакан.

Мужики вновь заскрипели зубами.

Охота началась. Защелкали механизмы ружей, пулевые патроны легко заняли свои места в казенниках. Клацнули оружейные затворы.

Как и все остальные, Петр Моисеевич зарядил карабин разрывными пулями и до поры до времени поставил его на предохранитель. Люди начали расходиться по номерам. Ре- шеткин и еще два человека заняли самое ответственное мес­то и, затаившись, приготовились к стрельбе. Сосед слева заб­рался на толстенный кедр и, усевшись на сучок, получил мак­симальный обзор для ведения огня. Сосед справа встал за вековую сосну. Место с хорошим обзором было и у самого Петра Моисеевича. Он спокойно оглядел пространство пе­ред собой и ярко представил, как сейчас начнет колошматить это обнаглевшее звериное стадо.

Раздались протяжные звуки горна. Свора собак, получившая окончательные инструкции от своих хозяев, кинулась в гущу леса. Через десять минут началось светопреставление: вой и собачий лай перемешивались с треском сучьев и падением мелких де­ревьев. Задрожала земля. У Решеткина зачесалась задница.

Что творилось с остальными членами бригады, Петр Мои­сеевич не знал, так как ни с одного номера не прозвучало ни одного выстрела. Шум и гром тем временем увеличивались. От резких звуков начали раскалываться небольшие валуны. Напряжение нарастало. Оно чувствовалось везде, даже в сто­лярном цехе леспромхоза, где лопнул ленточный транспортер, заклинило пилораму, а многодетная мать Валя Дундук раньше положенного срока родила двойню.

Дикий собачий лай продолжался недолго. Сначала стали слышны поскуливания, потом повизгивания, после чего лай стих совсем, а вместо этого из глубины леса стали доноситься час­тые удары мягкого тела о твердые поверхности таежных мно­говековых деревьев. Еще прошло несколько секунд.

Бух! бух! бух! бух! — раздались громкие шаги, напоминаю­щие работу тяжелой техники, забивающей в землю двенадца­тиметровую бетонную сваю. Земля задрожала еще сильней.

«Почему не стреляет сидящий на кедре? — подумал Решет- кин. — Вроде пора?!»

Но в это время, как подстреленный глухарь, сорвавшись с сучка, в полуживом от ужаса состоянии охотник рухнул с кедра, сломал себе три ребра и, выбив о камни все зубы, надолго затих, представив себя покойником.

Бух! бух! бух! бух! — раздавалось все ближе.

«Почему не стреляет сосед справа? Он же должен видеть цель?! — подумал Петр Моисеевич. — Почему он тянет?»

Но к тому времени сосед справа давным-давно сменил вер­тикальное положение на горизонтальное и, обмочившись от ужаса, видел уже себя на небесах.

Бух! бух! бух! бух! — раздавалось тем временем в лесу все ближе, ближе и ближе.

•  Ну, вот сейчас! Еще секунда! — Решеткин вскинул кара­бин, прижал приклад к плечу, снял с предохранителя, палец опустился на спусковой крючок, еще доля секунды и!..

Но тут Петр Моисеевич неожиданно почувствовал, что кто- то сзади по-дружески похлопал его по плечу.

•  Мама! — беззвучно прошептали губы капитана, когда тот обернулся. — Мама-а-а-а!

Сзади стояли два кабана, такие здоровенные, что достали бы до плеча двухметровому ефрейтору Стукачеву. К компа­нии кабанов спешила присоединиться стая серых волков при­мерно такого же роста. Они спокойно подошли к окаменев­шему капитану и помочились в голенища сапог. Решеткин сделал то же самое, но себе в галифе.

Кабаны тоже не дремали. Они выбили из рук остолбенев­шего капитана карабин и мгновенно навалили по здоровен­ной куче на его хромовую обувь. Капитан последовал их при­меру, но опять в свое галифе. Через несколько секунд на тропе появился огромных размеров лосище, больше похожий на здоровенного мамонта. На спине его спокойно восседал хозяин тайги, гигантских размеров бурый медведь.

Впереди этой дружной парочки шла вся свора охотничьих собак, у которых отсутствовали хвосты и уши, а под глазами виднелись здоровенные фингалы. Песики, хромая, шли на зад­них лапах, а передние были подняты, как у пленных фрицев под Москвой.

Спокойно приблизившись к истукану, Бурый Лис соскочил со спины Сероводорода, поднял карабин и с силой, стараясь не менять своих традиций, нанес сокрушительный удар вдоль хребта несостоявшемуся генералиссимусу. Решеткин стоял, не шелохнувшись, на окаменевших ногах.

Размахнувшись, медведь вторично ударил его по горбу. После этого Бурый разбил приклад о камни, обмотал ствол вокруг шеи Решеткина и, усаживаясь на спину Сероводорода, вдарил капитану на прощание по башке, желая, видно, тем самым вы­колотить из нее дурь.

В лесу стало тихо. Вскоре оживились звери и птицы. Зас­вистели рябчики. Голосистые сороки и сойки разлетелись далеко по тайге, наперебой рассказывая о случившемся в Ка­менном урочище.

Часа через два пришедшие в себя охотники начали соби­раться возле окаменевшего от ужаса «маршала всей Вселен­ной». Почти все они был побиты. У некоторых были полома­ны ребра, у некоторых выбиты зубы, у одного сломана челюсть, у другого оторвано ухо. Самым хитрым и проворным в этой шайке оказался Шура Мутный.

Когда этот прохиндей увидел, что здоровенные серые вол­ки ловят его коллег за шкирку, хватают за ноги и бьют голо­вами о березы, он молниеносно забрался на дерево. А когда увидел, что за ним лезет медведь, то преспокойно сдал хозяи­ну тайги и заказчика всей музыки и то, где он находится, чем вооружен, во что одет, пользуется ли авторитетом и как зовут жену.

Потихоньку, со стонами и вздохами, вся бригада собралась возле истукана. Было решено сначала привести капитана в чув­ство. Дело это оказалось весьма и весьма сложным. Не помога­ли ни утоворы, ни спирт, ни водка, ни обещания майорских погон.

— Ну ладно! Давай грузи! — скомандовал Мутный.

Постанывая от боли, мужики подчинились и, расстелив воз­ле ног Решеткина плащ-палатку, бережно уложили на нее не­подвижное тело капитана.

Медленно, с перекурами, часто меняя друг друга, бригада охотников-неудачников подходила к поселку. На опушке леса их поджидал старый якут. Рядом с ним сидели поселковые ребятишки, которые, открыв рты, с интересом слушали пожи­лого человека.

•  Так какая, дети, у нас сегодня тема для изучения? Скажи­те мне, пожалуйста, однако? — спросил Ясак.
•  Сегодняшняя тема — «Плохая примета», учитель, — отве­тил маленький веснушчатый мальчик.
•  Правильно, Петя. А кто мне может объяснить, что это такое, однако?
•  Я! — громко произнес другой мальчуган и отчеканил: — Пло­хая примета — это природное явление, с помощью которого Все­вышний оповещает умных людей о приближении опасности.
•  Правильно, правильно говоришь, однако!
•  А если человек не хочет смотреть на предупреждения сверху, — поспешил добавить третий ребенок, — тогда он жи­вет по правилу «дуракам закон не писан».
•  Умница! Верно, говоришь, однако!

Не обращая внимания на шамана и его учеников, колонна жалких и покалеченных охотников продолжала двигаться в сторону поселка.

•  Мама, я убью Моську Пердунскую! — неожиданно гром­ко закричал несостоявшийся маршал Вселенной, хотя его тело продолжало напоминать чугунную ржавую статую.
•  А кто мне покажет людей, которые живут по правилу «дуракам закон не писан», дети? — вновь обратился к ребя­тишкам дед Ясак.
•  Вон! Вон они, дедушка! — дружно закричали ребятишки, указывая пальцами на толпу побитых охотников.
•  Правильно говорите, однако, правильно!

Старик ласково посмотрел на своих учеников, погладил каж­дого по голове, лукаво улыбнулся и, перед тем как отпустить детей по домам, еще раз строго спросил:

•  Ну что, ребята, знаете теперь, что такое плохая примета, а?
•  Знаем! Знаем! Хорошо теперь знаем, дедушка! — дружно закричали дети и, громко смеясь и толкаясь, побежали за муд­рым стариком в поселок, весело подпрыгивая на одной ножке.