В то лето над обширной, северной территорией Страны Советов установилась нетерпимая, жаркая погода. Рабочие леспромхоза «Северный», которые в зимний период с удовольствием и с нескрываемой радостью валили лес при температуре ниже пятидесяти градусов, с трудом переносили сорокоградусную летнюю жару.
Видимо, от такого зноя в леспромхозе и начали происходить необъяснимые явления.
Ну, во-первых, председатель месткома, наконец-то, бросил пить водку и срочно перешел на употребление самогонки повышенной крепости. В баптисткой секте «Кромешная тьма» наметился политический раскол. У одного из активистов-комсомольцев внезапно умерла крепкая на вид девяностолетняя теща. В семье шестидесятилетнего, бездетного коммуниста-пилоточа, его семидесятилетняя жена родила сразу двойню. От такой новости через неделю пилоточ повесился. Кроме этого, у местных самогонщиц стали часто взрываться бутыли с хлебной брагой, а со двора пропадать старые, алюминиевые кастрюли. У самой авторитетной в поселке гадалки, бабы Любы на заднице внезапно вскочил огромный фурункул. Но самое страшное, из-за этого аномального пекла в леспромхозе начались массовые прогулы. Простаивали целые цеха. Не работали целые производства. Правда, чтобы заработать на кусок хлеба и кастрюльку картошки в мундире, рабочие все же каждый день выходили на работу, но…!
Часть из них, а это были самые молодые и неопытные доходили до ближайшего колодца и возле него останавливались, как вкопанные. В следующую минуту, как по команде они подбегали к колодцу, доставали из него воду и, получая при этом громадное наслаждение, прямо из ведра поливали свои потные тела. Кое-кто тут же бросался в ОРСовский свинарник. Возвратившись из свинарника с большими, деревянными корытами, они наполняли эти корыта живительной влагой, ныряли туда с головой и барахтались там до самого позднего вечера. Некоторые, самые нетерпеливые, умудрялись нырнуть в корыто еще задолго до того, как там появлялась вода.
Люди, чуть постарше, имеющие в кармане комсомольский или даже партийный билет, шли на работу с высоко поднятой головой. Эта категория людей, скрипя зубами, проходила возле колодца, с презрением поглядывала в сторону молодежи, подходила к местной пивнушке и только там почему-то резко тормозила. Дальше все происходило, как в тумане. Рабочие, молниеносно забегали внутрь прохладного помещения, покупали по пять кружек пива, четыре с половиной выпивали залпом, а оставшуюся половинку с удовольствием выливали себе на раскаленную голову. Дальше они плавно переходили на употребление водки, самогонки и слегка разбавленного темного денатурата. После этого о работе ни один из них больше уже не вспоминал.
Но была еще одна категория рабочих. Эти люди исключительно все были ярыми коммунистами. Они выходили на работу дружно, с песнями, плясками, с красными транспарантами в руках, постоянно выкрикивали какие-то речевки, лозунги и призывы. Они гордо проходили мимо колодцев, с трудом преодолевали территорию пивнушки, но возле ОРСовского ледника их силы иссякали. Не сговариваясь, обливаясь потом, с выпученными от жары глазами, выбросив транспаранты на помойку, коммунисты организованно заходили внутрь ледника, брали в руки топоры, мелко-мелко кололи лед, после чего ложились на него сверху и в таком положении блаженствовали до самого позднего вечера. Правда, периодически они бегали с ведром за пивом и с трехлитровым бидончиком за водкой.
Производственный план трещал по всем швам. Для руководства предприятия наступали черные денечки. Чтобы как-то выйти из столь сложного положения, директор леспромхоза, Березкин Дмитрий Иванович, приказал возить людей на работу в тракторной тележке. Мало того по его же приказу на крыше трактора был установлен мощный вентилятор, который нагнетал холодный воздух с такой силой, что через пятнадцать минут люди в тележке начинали трястись от лютого холода. Чтобы не околеть окончательно, сразу же по прибытии они спрыгивали на землю с обезумевшими глазами, толкаясь локтями, забегали в цеха и начинали так интенсивно работать, что за три с небольшим часа спокойно перевыполняли недельный производственный план. После этого ситуация в леспромхозе кардинально изменилась, а дела резко пошли в гору. Директор ликовал.
Но несколько дней назад, когда Березкин с удовольствием и гордостью просматривал сводку производственных показателей, к нему в кабинет неожиданно явился друг детства, а ныне майор КГБ Степан Степанович Штык. Не виделись друзья более двадцати пяти лет. Березкин был так рад этой встрече, что начал автоматически отдавать майору честь и потерял дар речи на целых десять минут. Как оказалось в последствии, Штык приехал в родной поселок не только чтобы посетить могилку своих родителей, а встретиться с директором леспромхоза лично и обсудить с ним необычное предложение.
Предложение казалось Березкину невыполнимым.
— Да ты что, Степан?! Ты сам-то понимаешь, куда меня втягиваешь, а?! — директор трясся всем телом. — Это же политика!! Это же…!
— Да, Дмитрий Иванович, да, это политика! — соглашался Штык. – Но пришло время действовать, творить, созидать а не…! Да и тебе-то чего бояться, раз указание идет с самого ….! Не договорив и перейдя на шепот, майор показал пальцем на прокуренный потолок, по которому ползало с десяток черных мух. — Понимаешь?! Понимаешь, откуда ветер дует?!
Березкин молчал. Штык не унимался. Товарищи горячо спорили, энергично разговаривали и совсем не слышали дикий крик секретарши, которую в задницу ужалила крупная пчела, залетевшая в открытое окно.
— Ты понимаешь, что твоя задача, образно выражаясь, заключается в том, чтобы именно на месте в этой самой глухомани вовремя включить фонарик и высветить тех людей и те самые явления, о которых я тебе только что говорил! Усекаешь?!
— А если…?!
— Никаких если! Пойми! — с жаром продолжал Штык. — Ты можешь действовать смело, но хитро и тонко, делая вид, что все идет как бы само собой. Тем более по твоим же рассказам для осуществления, задуманного, у тебя уже есть подходящая кандидатура. Вот его и нужно использовать, как наживку. И не бойся, знай, что за твоей спиной стоит…! – с этими словами он вновь поднял в потолок палец и так торжественно посмотрел на директора, что Березкин поднялся, вытянул руки по швам и тихо произнес:
— Я готов! Я помогу! — разговор подошел к концу.
Перед отъездом товарищи выпили пару бутылок водки и закусили копченым лосинным мясом. Правда, они хотели выпить еще и спирта, но спирт находился в сейфе у секретарши, которая в данный момент торчала в больнице, пытаясь залечить сильно распухший копчик.
Прошло несколько дней. Жара продолжала усиливаться. Стараясь спастись от теплового удара, директор постоянно пил холодную водку и ледяное пиво. Мало того, он установил у себя в кабинете три вентилятора. Один обдувал его справа, другой слева, а третий, самый мощный, находился под столом и обдувал его яйца и толстую задницу.
Постоянно обдумывая необычное предложение своего товарища, Березкин подошел к распахнутому окну. Возле окна росла огромная ель. В данный момент, прячась от нестерпимого зноя, под ее размашистыми ветками сидела стая ворон, которые с раскрытыми клювами и мутными от жары глазами, равнодушно смотрели на задумчивого директора. Внезапно с верхушки, ломая сучки, на землю с шумом грохнулся огромный, черный ворон. Он был мертв.
— Жара! — с болью в голосе произнес директор. — Жара! Ничего не поделаешь!
Посочувствовав вороней стае, в которой произошли изменения в сторону уменьшения, Березкин вздохнул и перевел взгляд на здание леспромхозовского клуба. Там, под его крышей, как африканская макака, лазил заведующий этим заведением и пытался повесить на старое место транспарант, сорванный накануне легким дуновением ветерка. Он так старался, что не заметил, как на его колени, сползли старые штаны, выставив на показ задницу в огромных, семейных трусах. Одна внушительная заплата на этих трусах и с десяток заплат поменьше напоминали о тяжелом финансовом положении, по уши влюбленного в партию, заведующего клубом. Березкин закрыл глаза. Он попытался вспомнить надпись на транспаранте, который провисел перед его окнами около четырех лет. Раздумывал минут пять. Так ничего и, не вспомнив, плюнул, переведя взгляд на березовую рощу, расположенную возле небольшого озера.
Улыбнулся. Перед его глазами проплыли картины тех лет, когда они, будучи еще обычными пэтэушниками, вместе со Степаном Штыком, загорали на чистом песочке, пили самогонку, жгли по вечерам костры и частенько хватали за задницу местных доярок. Став постарше, с этими же доярками они совершали уже более замысловатые пируэты, в процессе которых интенсивно тряслись кусты и шатались тоненькие березки. К сожалению, веселое время закончилось. Сейчас возле некогда чистого водоема на одном его берегу расположилось с десяток жирных свиней, а на другом виднелось стадо пятнистых коров. Одна из них плавала посреди озера, фыркала от удовольствия, кокетливо посматривала по сторонам и приветливо махала хвостом черному быку. В это самое время, огромный, поджарый бычара, с крупной блестящей цепью на шее и металлическим кольцом в ноздрях, изредка мычал, терся о березу, терпеливо дожидаясь момента, когда его подруга закончит водные процедуры.
Продолжая обдумывать план действий помощи своему товарищу, Березкин разволновался. Чтобы как-то успокоиться, он уселся в кресло и продолжил любоваться отделкой своего кабинета, которую произвел сразу же после просмотра интересного американского фильма. В этом фильме, один пьяный ковбой, возомнивший себя крупным мафиози, на протяжении всей киноленты, скакал на хромой лошади и беспорядочно стрелял из пистолета в воздух. Кроме этого, он шантажировал мэра города, требуя от него деньги, в противном случае обещал поджечь городскую баню и старыми портянками заткнуть местную канализацию. Но не изощренные угрозы и не выходки ковбоя заинтересовали Березкина, а его рабочий кабинет, полностью отделанный крокодильей кожей, с двумя кондиционерами, баром, заполненным дорогими винами и целой галерей портретов знаменитых уголовников Америки. На портретах красовались «Аль Капоне», «Кроули Два пистолета», «Джек Потрошитель», «Смит Кровавый» и ряд других известных всему миру душегубов.
Для исполнения своей давней и заветной мечты, Березкин нанял лучшую поселковую бригаду плотников, бригаду банно-прачечного треста. Ребята взялись за работу с большим энтузиазмом, но из-за катастрофической нехватки в леспромхозе натуральной крокодильей кожи и других отделочных материалов, они внесли в первоначальный проект некоторые существенные изменения. Вскоре объект был сдан в эксплуатацию и выглядел следующим образом. Передняя стена и входная дверь были обтянуты дерматином черного цвета. Дерматин был таким черным, что, положив на полку свои черные перчатки, директор не мог найти их целую неделю, из-за чего на работу приходил в холщевых рукавицах. Черного кота Ваську, опрометчиво забравшегося на черные антресоли черной стены, три дня искали всей бухгалтерией, случайно обнаружив орущим диким криком и умирающего от голода.
Левую и правую стену рабочие отделали обычной рогожей и покрыли блестящим лаком. Вся задняя стена кабинета была завешана портретами классиков марксизма-ленинизма, портретами Л. И. Брежнева, М. С. Горбачева, членами и кандидатами в члены политбюро ЦК КПСС. В правом верхнем углу находился портрет лысого, со шрамом на головне, одноглазого, бородатого человека, с тремя прокуренными зубами во рту. Борода неизвестного партийного деятеля была такая густая, что по расчетам самого Березкина, заканчивалась примерно возле его колен. Неожиданно, но такая отделка Березкину понравилась. Смущал только портрет неизвестного, одноглазого персонажа. Не совсем понимая, что это за видный коммунист, директор, не долго думая, дал ему прозвище « Карабас-Барабас».
Внезапно скрипнула входная, черная дверь и на пороге кабинета появился отставной прапорщик КГБ, а ныне обычный леспромхозовский конюх, Кирилл Леонидович Пень. Хотя он сам себя и называл водителем гужевого транспорта, но от этого его прямые обязанности подвозить на свинарник пищевые отходы и почту на станцию никто не отменял. Мало того, Пень постоянно бегал директору за пивом, а также выполнял некоторые деликатные, требующие определенной смекалки, мелкие поручения.
— Заходи! – бодро произнес Березкин, пряча под стол початую бутылку водки. Бутылку с пивом и порезанный свежий огурец спрятать он не успел.
— Ну, что справился?! Успел?! Перехватил?! – с нетерпением произнес он.
— Успел, Дмитрий Иванович! Еле-еле успел! Еще бы минутка и…! – обливаясь потом, доложил конюх. С этими словами он открыл журнал, между страниц которого находился запечатанный конверт. Конверт с четырьмя сургучными печатями, адресованный первому секретарю райкома партии, был отправлен молодым секретарем комсомольской организации леспромхоза «Северный».
— Мерзавец! — краснея от злости, тихо произнес Березкин. — Рекомендовали придурка на свою голову! Три месяца не проработал и уже, надо же, доносы в райком строчит!! Ну и гаденышь! — повертев письмо в руках, директор задумался, так как нарушать печати на конверте в его планы не входило. Он вопросительно посмотрел на бывшего прапорщика. В ответ прапорщик только хихикнул, забрал из рук Березкина письмо и бесшумно удалился. Минут через пять он вернулся. Печати на конверте были целы, а сам конверт оказался аккуратно вскрыт.
— Как это тебе удалось?! – удивился директор.
Довольный похвалой Пень вновь хихикну и с гордостью произнес:
— Нас в органах и не тому учили! А это так, семечки!
От конверта почему-то подозрительно пахло кошачьей мочой и обычным дустом. Директор развернул листок.
— Ну, ни х…я себе!! — только и смог произнести он, успев прочитать несколько слов текста.
— Чего там??!
— Ужас! Полный пи…ц! — коротко ответил возмущенный Березкин. Пень сочувственно вздохнул.
Выдав конюху на пиво, директор выпроводил его за дверь, предварительно попросив присматривать за придурковатым комсоргом.
— Глаз с него не спущу! — пообещал конюх, отдавая честь портрету с изображением одноглазого незнакомца.
— Гм! – Березкин был крайне удивлен, но спрашивать конюха о чем-либо не решился.
Оставшись один, он несколько раз перечитал письмо, чего-то прикинул в уме и только после этого вызвал к себе парторга леспромхоза Якова Моисеевича Сольца.
С парторгом Березкин ладил и даже дружил. Они были неплохими товарищами, хорошо добавляющими друг друга, в этом Богом забытом краю. В таежной глухомани за сотни километров от цивилизации, они тащили леспромхоз, как могли, никогда не мешая друг другу и, уж тем, более не ставя себя выше другого по должности. Трудности, заботы и леспромхозовские проблемы товарищи всегда решали совместно. Сольцу было около пятидесяти лет. Был он кудряв, горбонос, в совершенстве знал иврит, а также идешь. В его сарае была тайно оборудована синагога, где по вечерам он вместе с косоглазой женой и сыном читали молитвы, досконально изучая «Талмуд». Но, не смотря на это, на заданный Сольцу прямой вопрос:
— Кто ты по национальности?!
Он всегда четко отвечал:
— Я чистокровный русский!
Разумеется, ему не верили. Один раз, чтобы доказать сослуживцам обратное, Сольц принес на работу Советский паспорт и показал его коллегам. Каково же было их удивление, когда те обнаружили, что в паспорте, в графе национальность, слово русский было подчеркнуто химическим карандашом дважды.
— На такое способны только евреи! – сделали заключение сослуживцы, после чего вопрос о национальной принадлежности коллеги никто в леспромхозе больше никогда не поднимал. Всем стало все ясно.
— Вот полюбуйся! Твоих рук дело! — Березкин передал письмо Сольцу. К тому времени парторг сидел напротив директора и бросал косые взгляды на бутылку с пивом. – Говорил ведь я тебе, просил подобрать на вакантную комсомольскую должность какого-нибудь покладистого паренька не далекого умишка, чтобы работать нам не мешал, помогал бы нам, да к тому же и не задавал бы лишних вопросов. А ты кого подобрал?! А?! Передав в руки товарища письмо, Березкин нервно прошелся по кабинету и почесал могучую грудь, на которой был выколот двуглавый орел, держащий в когтях обоюдоострый меч. Меч был изображен воткнутым в директорскую печень.
— Мама родная! Дева Мария! — только и смог произнести Сольц, начиная читать послание комсорга. — Ты посмотри, чего он пишет, а! Да, это же обычный донос! Кляуза!
— Ну и гиена! Ох, и шакал! Ну и мудак! — у парторга от злости на ушах поднялись редкие волосы.
— Пишет, что мы с тобой совсем не умеем работать, что из-за плохой организации труда в леспромхозе постоянные авралы, в цехах отсутствует политическая агитация, а в столовой одна картошка в мундире и лосятина. Со своей стороны предлагает кормить рабочих исключительно зайчатиной! — парторг остановился, с трудом перевел дух.
— Ты дальше читай, дальше!
— Читаю! Пишет, что мы с тобой частенько злоупотребляем водкой, не внимательны к нуждам трудящихся и к тому же, неправильно хороним умерших членов партии. Сам он предлагает хоронить рабочих не там, где они пожелали, а в виде звездочки, чтобы пролетающие на бреющей высоте самолеты….!
— Кстати! – перебил парторга Березкин. — Здесь я и сам не понял! А мы сейчас-то как хороним умерших, а?!
— Да как, как! Хороним вдоль забора!
— Да, ты что?!
— Ну, да! Коммунисты сами же всегда говорили: похороните нас там, где застанет нас Смерть.
— И что…?!
— Вот, чаще всего их под забором и находим!
Березкин удивился, но ничего не сказал. Тем временем, парторг, продолжил знакомиться с письмом и, чуть было, не захлебнулся от возмущения.
— Ты, смотри! Он пишет, что со своими единомышленниками готов хоть завтра возглавить леспромхоз, или его партком, а нас, как отживший бюрократический аппарат, предлагает выкинуть на помойку истории! Видал?!
— Да, я-то видел!! Но что делать будем, а?! – директор испытывающее посмотрел на парторга.
— Выгнать, немедленно выгнать!
— Да, как ты его выгонишь, а Яков? Он теперь номенклатура райкома комсомола! Нам он не подвластен! Усекаешь?! Да и за что его выгонять спросят в райкоме, а? Статьи, как ты знаешь, «уволить с работы за стукачество», такой статьи нет! Так что…!
От сильного волнения Березкин вспотел. Чтобы лучше освежиться, он приподнялся со стула, уперся кулаками в стол и подставил свое мокрое тело под потоки воздуха. Прохладный ветер от трех вентиляторов приятно обдувал потную задницу и шевелил его яйца. В резких порывах ветра его волосы развевались, как морские водоросли при девятибалльном шторме. Рубаха и штаны пузырились, хлопали, изображая парус на пиратской шхуне. Директор сверлил глазами парторга и в этот момент смахивал на деревенского мотоциклиста, улепетывающего от разъяренной старой тещи.
Парторг глубоко задумался. Березкин продолжал испытывающее смотреть на своего коллегу. Прошло несколько минут.
— Хвалить будем! – внезапно предложил Сольц.
— Как хвалить?! Кого хвалить?!
— Комсорга будем хвалить! До смерти захвалим!
— Не понял! – директор от удивления рухнул в кресло.
— Хвалить будем его за все, за все его дебильные поступки, за всю его дурь, за все его ошибки. Подкинем ему партийной работы, все равно не справиться. Будем хвалить до такой степени, что наши рабочие будут его ненавидеть, будут писать на него жалобы, мы естественно будем реагировать, а в последствии вызовем комиссию из района. Скажем вот, полюбуйтесь, наши люди работой комсорга не довольны, так, мол, и так…!
— Ну, ты голова!
— А что, я ведь правду говорю! – Сольц встрепенулся. — Вот убедитесь! – он кивнул головой на улицу. — Попросил комсорга почистить скверик, где установлен памятник Ленину, и вот, что он сделал…! Полюбуйтесь!
Выслушав коллегу, директор встал из-за стола, достал из сейфа морской бинокль, подошел к окну и, повернувшись влево, направил окуляры в самый конец поселковой улицы.
— Памятник в другой стороне! — поправил директора Сольц.
— Ай, извини, жара! – Березкин повернул бинокль вправо. Увеличив резкость, он не сразу нашел памятник вождю мирового пролетариата. Вместо него на глаза Березкину попался покосившийся забор сквера, несколько кустов сирени, густые заросли липняка и ели, два пьяных тракториста и старая бабка, загоняющая домой рыжую корову.
— А где же памятник?!
— Смотрите внимательней, он должен быть там, за деревьями! – подсказал парторг.
Березкин вновь увеличил на бинокле резкость и в следующую минуту:
— Ой, что это за чудо-юдо! — в объективе в тени сосен показалась знакомая всем фигура вождя мирового пролетариата. На его лысой голове гордо восседал огромный черный грач. Золотистая краска на памятнике потрескалась и свисала лохмотьями, правая рука отсутствовала, а на ее месте торчало длинное березовое полено с тонким сучком вместо указательного пальца. Сучек показывал на кирпичную, глухую стену, за угол которой председатель месткома частенько любил сходить по маленькому.
— Не понял?!
— Что такое?! — парторг был внимателен.
— А где же у памятника рука?!
— Как где?! Она отвалилась еще несколько лет назад. Вы должны бы помнить, как мы писали письма в райком, просили прислать нам скульптора, краску, сварщика, чтоб тот сварил металлический каркас, ну и так далее….!
— А что они..?!
— А у них для нас был только один ответ: выходите из положения своими силами! Ну, мы и вышли…!
— А причем тут новый комсорг?!
— Как при чем?! Партийная организация поручила ему покрасить забор, а он вместо этого всю свободную площадь засадил липами, елками да соснами. Мало того, насадил деревьев так много, что теперь местные жители бояться отпускать туда детей, не появляются там сами, считая «Ленинский палисадник» местом шабаша темных сил. Вот такие дела!
Выслушав Сольца, директор задумался еще сильней.
— Ну, ладно! — произнес он. — Комиссия приедет, мы укажем ей на отвратительные дела комсорга, а они возьми да и спроси:
— А вы, товарищи, куда смотрели?! Где вы были?! Что тогда будем делать, а?!
— А мы тогда ляжем в больницу! — не долго думая ответил Сольц. – Я с диагнозом бронхит, а вы, к примеру, с диагнозом понос.
— Нет, нет! – Березкин начал возражать. — Давай уж лучше я лягу с бронхитом, а ты с поносом.
Минут тридцать приятели спорили. Спорили, кто и с каким диагнозом ляжет в больницу. Решили просто. Лягут оба с тем диагнозом, который на тот момент будет самым актуальным.
Договорившись обо всем, Сольц покинул кабинет. Оставшись один, Березкин еще раз прочитал кляузу комсорга и вызвал к себе своего верного помощника. Конюх явился незамедлительно. Показав письмо Пню, директор в двух словах объяснил бывшему прапорщику, что нужно делать. Тот мгновенно все понял. Через несколько минут, аккуратно подделав почерк, донос был переписан и состоял из многочисленных бредовых предложений комсорга и огромного количества положительных отзывов о работе руководства леспромхоза.
— Действуй!! – запечатав письмо, приказал Березкин.
— Есть! — бодро ответил Пень, бросая косой взгляд на портрет «Карабаса-Барабаса».
Прошло несколько дней. Все шло по плану. И однажды, из райкома партии в адрес комитета комсомола, неожиданно пришла объемная посылка. Для проверки содержимого она была немедленно доставлена в кабинет Березкина.
В посылке оказались портреты вождей Мировой революции, а так же портреты членов и кандидатов в члены ЦК КПСС Брежневского и Горбачевского политбюро. Сверху портретов лежала коротенькая сопроводительная записка, напоминающая, что портреты необходимо передать лично в руки секретарю комсомольской организации леспромхоза. Березкин отложил в сторону записку и вытащил из огромной кипы плакатов портрет с изображением Л. И. Брежнева. Каково же было удивление директора, когда он обнаружил на обратной стороне портрета странную надпись, отпечатанную крупным типографским шрифтом. Надпись гласила: «Портрет Л. И. Брежнева, но он помер»
— Гм! – удивился Березкин. — Зачем такая надпись? Написали бы, к примеру: скончался, или там ушел из жизни, покинул этот бренный мир, ну и так далее, а-то помер и все тут, как будто Брежнев был простым егерем или там трактористом каким?! Даа, ну и дела!
— Но почему нам об этом напоминают?! — продолжал размышлять директор. — Мы и так знаем, что Леонид Ильич скончался и что правит сейчас М.С. Горбачев, хотя…?!
Отложив портрет Брежнева в сторону, Березкин вновь порылся в пачке и внезапно обнаружил портрет Н.С. Хрущева.
— А это еще, откуда?! – недоумевал он. Хрущев был изображен в полный рост, в черном костюме, в белой рубашке и при галстуке. Из карманов его брюк торчали крупные кукурузные початки. Некоторые находились в карманах его пиджака, один маячил в районе ширинки, а другой торчал на лысой голове Никиты Сергеевича. Березкин перевернул плакат и к своему огромному удивлению прочитал: «Портрет Н. С. Хрущева, прозвище «Кукурузник», но он помер намного раньше Брежнева». Не совсем понимая, что происходит, Березкин вернул портрет на прежнее место и вытащил следующий. На этом портрете был изображен тот самый неизвестный: одноглазый и бородатый человек, портрет которого уже висел на стене кабинета.
— Хорошо! — довольный произнес Березкин. — Сейчас, наконец-то, узнаем, что это за партийный функционер!
С этой мыслью он перевернул портрет и прочитал строчку, которая гласила:
— Товарищи, расслабьтесь, это все наши люди».
— Ни хера себе! – только и смог произнести Березкин.
Внимательно пересмотрев все портреты, директор аккуратно сложил их в пакет и вызвал комсорга к себе в кабинет. Через пару минут он был на месте. Усевшись на краешек стула, комсорг, как девочка, сдвинул колени вместе, с нескрываемой любовью посмотрел на портрет М. С. Горбачева и перевел взгляд своих голубеньких глаз на директора леспромхоза.
— Ну и мерзавец! – подумал про себя директор. – Такие, в колонии, по тумбочкам лазят и шестерят, по полной программе. Ну, ничего, мы немного потерпим! — Березкин всем сердцем ненавидел подобных людей, так как в своей жизни прошел огонь и воду, где наряду с честностью и порядочностью встречался с людской подлостью, предательством и садизмом. Березкин от неприязни к стукачу, с невинными глазами и мелкой душонкой скрипнул зубами.
— Ну, что Сссукин?! – еле сдерживая гнев, произнес он.
— Я не Сукин, а Терентий Сучкин, Сучкин я! — поправил директора комсорг. – Сучкин! Понимаете?! – повторил он, делая ударение на второй слог.
— Так вот что, товарищ Сучкин! – делая ударение на слог, первый произнес Березкин. — Я пригласил тебя, чтоб передать слова благодарности от первого секретаря райкома партии, товарища Маразматова Азария Лукича.
— Да вы что?!! Это правда?! Прямо от самого Маразматова?! – Сучкин от радости закатил глаза в потолок и так мило улыбнулся, что стал похож на семидесятилетнюю старушенцию, которой сделал недвусмысленное предложение командировочный матрос китобойного флота.
— Ну и мудак! – глядя на комсорга, подумал Березкин. — Так бы и дал по башке бутылкой из-под пива. Но в слух произнес:
— Да, представь себе! Так и сказал, передайте, мол, от меня лично слова благодарности товарищу Сучкину за его верную и безупречную службу! Мало того, он лично тебе прислал портреты видных руководителей партии и просил развесить их на самых видных местах.
С этими словами Березкин торжественно передал посылку в руки обезумевшему от счастья комсоргу. Сучкин развернул посылку, дражайшими руками достал оттуда один из портретов и с трепетом в голосе произнес:
— Ленин! Это же Ленин!
Прошло несколько дней. Все это время комсорг Сучкин носился по поселку и повсюду развешивал портреты партийных функционеров. В этом деле ему интенсивно помогал леспромхозовский конюх товарищ Пень. Он подавал комсоргу молотки и гвозди, что-то советовал и подсказывал, иногда поддерживал спадающие его штаны и частенько бегал для комсорга за холодным пивом.
Жара не спадала. В тот день внезапно в кабинет к Березкину забежал возбужденный главный бухгалтер леспромхоза, ярый коммунист Матвей Питюшкин. По жизни он сильно заикался и был глуховат на одно ухо. Не смотря на сорокаградусную жару, одет он был в черный пиджак, с огромными заплатами на локтях, в такие же черные и старые штаны, заправленные в кирзовые сапоги. Старая, застиранная рубашка и допотопный костюм говорили о том, что Питюшкин всю жизнь жил на одну лишь зарплату. Бухгалтера трясло.
— Те-те-ту-ту-то-то! — начал он свою песню, от возбуждения не в силах произнести ни единого слова. – То-то-то! — продолжал он, указывая пальцем на улицу.
— Ты это чего?! – немного испугавшись, спросил Березкин. — Теща что ли приехала, а?!
— Нет!
— А что тогда?!
— Ко-ко-ко-ко!
— Чего? Комсомолец повесился?! Так, что ли?!
Ничего не говоря, бухгалтер ухватил Березкина за рукав рубашки и потащил за собой. Вышли на крыльцо. Питюшкин дрожащей рукой указал пальцем на карниз крыльца, где висел портрет Л. И. Брежнева и М. С. Горбачева.
— Не понял?! — изумленно произнес директор, искренне не понимая что, так сильно беспокоит партийного бухгалтера. — Ну, висят себе касатики и висят, хлеба ведь не просят! Никому не мешают!
— Чего случилось?! – крикнул он на ухо бухгалтеру. От такого вопроса у Питюшкина полезли на лоб глаза.
— Как ч-ч-ч-ч-что?!
После этого он вновь схватил Березкина за рукав, затащил его в коридор и указал пальцем на дверь подсобного помещения. В этом помещении техслужащая хранила половые тряпки, швабры, грязные ведра и мешки с пустыми бутылками. На дверях этого чулана красовались портреты В. И. Ленина и К. Маркса.
У бухгалтера на глазах появились слезы, его губы тряслись. Только сейчас Березкин понял, что комсорг поменял местами портреты В.И. Ленина на портреты Горбачева и Леонида Брежнева, что и привело Питюшкина в тихий ужас.
— Разберемся! Разберемся! — пообещал директор.
Но бухгалтер, который, то ли не слышал Березкина, то ли не хотел этого делать, вновь потянул начальника за собой и подвел к пожарному выходу, которым пользовались конторские работники для похода в уборную. Над этим выходом директор вновь увидел портреты Вождей Мировой Революции глаза, которых были направлены на отделение женского туалета. Бухгалтер нервно тряс головой, заикаясь с такой силой, что не в силах был выговорить слово из трех букв. Зная как нужно бороться с недугом своего подчиненного, Березкин резко ударил его ладонью между лопаток, пару раз пнул ногой под зад и пообещал налить стакан водки. Бухгалтер ожил и немедленно предложил перевесить портреты, чтобы вожди смотрели не на женский, а хотя бы на мужской туалет. Неожиданно в уборной кто-то сильно пукнул. Пукнул так, что из дощатой перегородки с треском вылетела толстая доска.
— Видимо, нам салютуют! Приветствуют! — заметил Березкин.
— Да, да, пора и водочки бы выпить! – высказался бухгалтер, подчеркивая свою глухоту.
— Ладно, разберемся!
— Правильно, можно и самогонки с холодным пивком!
Ничего больше не говоря, директор с удивлением посмотрел в глаза Питюшкину, бросил подозрительный взгляд на деревянную уборную, после чего вместе с ним покинул задний двор леспромхозовской конторы.
— Отлично! — оставшись один, подумал директор. – Люди не довольны работой комсорга, а нам как раз этого и надо.
В этот день настроение Березкина было превосходным. Мурлыкая себе под нос веселую мелодию, он с удовольствием закурил, стоя возле открытого окна. Легкий приятный ветерок нежно колыхал его черные волосы, а выпитый стакан холодного пива бодрил душу. Внезапно в кабинете скрипнула черная дверь, и мужской голос тихо произнес:
— Здравствуйте, Дмитрий Иванович!
Березкин резко повернулся и внимательно посмотрел на дверь. Но никого не заметил.
— Чур, меня, чур, меня! – испуганно зашептал он, начиная вспоминать о количестве водки выпитой накануне. Но голос раздался вновь.
— Разрешите войти, Дмитрий Иванович!
Березкин неожиданно вспотел, трижды осенив себя размашистым крестом.
— Неужели белая горячка?! – подумал он.
Вторично обратив внимание на черную дверь, он к своему ужасу вдруг обнаружил на ее фоне относительно белые зубы и моргающие зеленые глаза.
— Мама, родная!! Говорящая дверь!! – Березкин вздрогнул. Его ноги предательски задрожали, в душе появилось желание немедленно опохмелиться и после этого выпрыгнуть в окно.
Неожиданно дверь зашевелилась, превращаясь в какое-то черное пятно. Через пару секунд это пятно приняло очертания вполне реального человека, оно немного продвинулось вперед, закашляло и только на фоне стены, отделанной рогожей, окончательно превратилось в кочегара Василия Кочерыжкина.
— Ну, Василий! Ну, ты даешь! Напугал до смерти! – Березкин, обливаясь потом, в изнеможении рухнул в кресло. — Так и до инфаркта меня доведешь! – Директор, вытирая мокрый лоб огромным носовым платком, с трудом приходил в себя. — Ты давай в следующий раз меня предупреждай!! А то…!!
Кочерыжкин, стоя посреди кабинета в комбинезоне чернее, черной ночи, виновато извинился перед Березкиным.
— Ты чего такой черный, а Василий?! Тобой чего, трубы чистили, что ли?! С черной дверью сливаешься, отличить невозможно.
— Можно сказать, что и так!
Кочерыжкин уселся на предложенную ему черную табуретку, предварительно положив на ее сидение, заранее прихваченную с собой черную картонку.
Я ведь к вам, Дмитрий Иванович, пришел жаловаться!
— На кого?!
— На комсорга нашего нового, вот на кого!
— Ну, так давай, жалуйся! — директор для проформы, взял в руки карандаш и открыл рабочую тетрадь. – Давай начинай, я записываю.
Кочегар начал издалека и сначала поведал начальнику как он, придя, домой, обнаружил свою жену в неадекватном состоянии.
— Как будто побывала в секте баптистов. – высказал предположение Кочержкин. — Я подумал, что она зомбированная. Испугался.
— А где она была?!
— А была она на комсомольском собрании у нового комсорга.
— Да ты что?!!
— Да! Пришла дома, ничего не делает, дети голодные, ревут, а она читает работы Ленина, кланяется его портрету и все время кричит: «Лишь бы не было войны, лишь бы не было войны. Слава партии! Слава Горбачеву! Даешь перестройку!»
Я как закричу на нее, а она схватила скалку и с криками:
— Я тебе покажу, говорящая капиталистическая дверь.
— Начала меня по горбу, да промеж лопаток окучивать.
— А причем тут дверь?! – удивился Березкин.
— Так она у меня Дмитрий Иванович тоже черными телогрейками отделана, жена с повернутыми после собрания мозгами, да в плохо освещенной прихожей, меня не заметила, ну и…!
— Ну, ты, надеюсь, спасся?!
— Спасся, Дмитрий Иванович, спасся, правда, только с помощью святой воды и молитвы Божьей!
— Сочувствую тебе Кочерыжкин, сочувствую!! — Березкин вздохнул. — А почему ты такой черный-то, не пойму?!
— Так все из-за этого поганого комсорга!
— Да, ты шутишь!
— Да, какие там шутки! – кочегар чуть не расплакался, раскрывая секрет о наличии огромного количества сажи на своем комбинезоне. По его словам комсорг на днях умудрился повесить на трубу кочегарки несколько портретов с изображением Михаила Горбачева и Леонида Брежнева в массивных деревянных рамах. Колыхаясь на ветру, эти портреты, как тяжелые кувалды стучали по трубе, в результате чего в кочегарку падали килограммы черной сажи.
— Вон полюбуйтесь! — Кочерыжкин указал пальцем. В это время подул резкий ветер, задрожала труба, закачались портреты, и раздался глухой звук. После этого из распахнутых в кочегарке дверей выскочили двое ремонтных рабочих, больше похожих на нечистую силу.
— Ни х…я себе! — только и смог произнести Березкин.
Выслушав кочегара и записав все, что он рассказал, пообещав разобраться с комсоргом, директор выпроводил Кочерыжкина за дверь.
Конец рабочего дня Березкин провел в компании с парторгом Сольцем и отставным прапорщиком КГБ товарищем Пнем. Дискредитация леспромхозовского комсорга продолжалась строго в определенном русле.
— Отлично! Отлично! – постоянно твердил Березкин, торжественно посматривая на своих приятелей. — У комсорга одна ошибка следует за другой!
— Хи, хи! – это радовался Сольц.
На следующий день Березкину позвонил майор КГБ товарищ Штык. О чем разговаривали два товарища было сложно понять, но из кабинета директора то и дело доносились фразы типа: «наживка захвачена…», «клюет отлично..», «постараемся выманить всех налимов…», «ни кто не догадывается…» а так же «да, нет, возможно, есть, так точно и будет сделано».
Время шло. В леспромхозе серьезно готовились к проведению праздника «День молодежи». Для этого по всему поселку развесили транспаранты с политическими призывами и политическими лозунгами. На рабочих местах были проведены по одному узкому и по два расширенных комсомольских собрания. В кинопрокате появилась новая кинолента «Верная Рука друг индейцев». В клубный буфет срочно завезли свежее пиво. Водку и красное вино завезли туда неделю назад. В продовольственном магазине на прилавок выкинули консервы
« Завтрак туриста». В леспромхозовской уборной перекрыли крышу. В скобяном магазине появились в продаже детские горшки, а в поселковую баню подали горячую воду.
Перед началом открытия торжественного собрания для увеличения посещаемости комсомольского бестолкового толковища, некоторыми местными активистами был распространен слух о, якобы, бесплатной раздаче пива и легкой закуски во время первого небольшого перерыва. Бесплатную выдачу водки и просмотр интересного фильма обещали организовать сразу же после выступления комсорга Сучкина. Народ повалил валом. Вскоре зал был забит до отказа и смахивал на бочку, в которой замариновали несколько сот пупыристых огурцов. Люди сидели, стояли и даже лежали в широких проходах. Бывшие военнослужащие-стройбатовцы, применяя черенки от совковых лопат, выгнали из оркестровой ямы музыкантов, и с удовольствием расположилась именно там.
Собрание проходило в привычном режиме. Кто-то выступал с трибуны, кто-то в это время дремал, некоторые откровенно спали, девчонки лузгали семечки, некоторые курили в клубной уборной и распивали водку. Все шло своим чередом. Подошло время и для выступления комсорга Сучкина. Выйдя на трибуну, он суровым взглядом осмотрел зал и торжественно произнес несколько банальных фраз. В зале послышался громкий храп. Не обращая внимания на подобные мелочи, комсорг начал толкать свою речь и делал это с пафосом. Говорил он много, с энтузиазмом, постоянно выкидывая вперед правую руку и притопывая левой ногой. Прошел час Сучкин все еще продолжал выступать.
— Отлично! Отлично! — из-за кулис подбадривал комсорга парторг.
— Продолжай! Не останавливайся! Молодец! — вторил ему Березкин.
Прошел еще час. Сучкин не мог остановиться, он говорил, говорил и говорил. К тому времени половина зала уже откровенно спала. Члены президиума мирно дремали. Бригада трактористов пила водку, бригада сучкорубов играла в карты. Девчата из бухгалтерии начали вязать. Техслужащая ушла в уборную, где прямо в умывальнике продолжила стирать портянки мужа и грязные штаны сына.
Внезапно в зрительном зале погас свет. Тут же со всех сторон послышался громкий топот десятков сапог. Кто-то свистнул. Кто-то пукнул, кто-то смачно высморкнулся. Со стороны трибуны послышались громкие крики:
— Мамочка!! Помогите!!
Раздались глухие удары. По этим звукам нетрудно было догадаться, что массивный, твердый сосуд похожий на графин опускается на чью-то пустую голову. Послышался треск поломанных ребер и хруст поврежденной челюсти. За кулисами раздалось подозрительное бульканье. Это заведующий клубом и конюх Пень, не спеша, разливали по граненым стаканам «Столичную» водку. Послышалось какое-то шуршание, после которого, из–за кулис донесся тревожный звук расстроенного рояля. Со стороны кинобудки кто-то начал громко считать:
— Раз, два, три…! — после чего в зале резко загорелся яркий свет. На первый взгляд как будто ничего и не произошло. В президиуме люди продолжали мирно посапывать, в зрительном зале храпели зрители. Девчата из бухгалтерии спокойно вязали. Кто-то из рабочих продолжал с наслаждением пить пиво и есть воблу. Не хватало только комсорга Сучкина. Трибуна была пуста.
Закусывая водку и похрустывая огурцом, возле Березкина стоял отставной прапорщик КГБ Пень.
— Видимо, короткое замыкание случилось?! – высказал он свое предположение.
-Ты, прав, дружище! – согласился директор.
На отсутствие комсорга никто не обратил внимания. В этот момент он лежал за кулисами возле старого рояля и тихо стонал. Под его глазами виднелись два огромных фингала. Его взлохмаченная голова, покрытая свежими шишками, мирно покоилась между двух бутафорских пеньков, возле которых находилась вполне настоящий остро заточенный топор. Несколько томов с работами Володи Ульянова были засунуты ему в старенькие штаны.
— Мама!! — шептал поверженный комсорг. Но, к сожалению, его никто не слышал, так как публика с удовольствием готовилась к просмотру фильма про индейцев.
Несколько дней леспромхоз работал спокойно. Никто не бегал на собрания, никто никуда не агитировал, не было авралов и нервотрепки. По улице не ходили комсомольцы и не пугали своими призывами девяностолетних старух. Притихли шустрые пионеры и умолкли звонкие пионерские горны. Исчезновение комсорга Сучкина сильно сказалось на производственных показателях предприятия. Леспромхоз начал перевыполнять план.
— Видал? Что я тебе говорил, а?! — ликовал парторг. — Чем больше мы его хвалим, тем сильнее у него заходят шарики за ролики! Понял?! Тем натянутей у него отношения с коллективом. Вон как его встретили на собрании! Видал?!
— Даа, уж!! — Березкин был рад не меньше парторга. – Честно признаться, я даже сам не ожидал такого эффекта. Считаю, теперь он недели три будет находиться на больничном, ну, а мы без него пока немного отдохнем. Плодотворно поработаем.
На радостях товарищи выпили по стакану водки. В это время со стороны улицы раздался какой-то подозрительный шум. Березкин с парторгом бросились к окну и выглянули наружу.
— Господи, помилуй! – произнес директор, когда увидел Сучкина, лежащего возле крыльца на носилках. Его левая рука и правая нога находились в гипсе. В окружении активистов комсорг громко стонал, боясь перевернуться на правый бок, где у него были сломаны три ребра.
— Вперед! – неожиданно скомандовал он. В этот момент сильные руки молодых комсомольцев схватили носилки и быстро занесли Сучкина в его кабинет. За ними зашел и Березкин. Сочувственно посмотрев на комсорга, директор высказал тому свои соболезнования:
— Терентий! Я слышал, что ты на днях попал под какой-то «замес»?!
— Да, было дело! – еле шевеля языком, ответил тот.
— Полежал бы тогда дома! Полечился бы в спокойной обстановке.
— Некогда мне лежать, Дмитрий Иванович! Работы много, к докладу нужно готовиться.
Удивившись такому ответу, директор ушел. Как ни странно, но вскоре коридоры конторы наполнились молодыми, энергичными людьми. В кабинет комсорга не закрывалась дверь. К нему на прием комсомольцы шли целыми группами и по одиночке. Сучкин принимал их, лежа на носилках. Ребята чего-то рассказывали, докладывали, спорили и предлагали. Пионерское звено пришло с песнями и речевками, они постоянно колотили в барабан и трубили в горн. Уходя, мальчишки спели комсоргу песню и отсалютовали правой рукой. Комсорг ответил взаимностью и отсалютовал им правой ногой.
Прошло некоторое время. Приближался день годовщины образования леспромхоза
« Северный». По случаю этого праздника в поселке намечались грандиозные мероприятия, с торжественной частью, танцами, конкурсами и массовым застольем в леспромхозовской столовой. К тому времени с руки Сучкина сняли гипс, освободили от бинтов ногу. Срослись поломанные ребра, и частично восстановилась память. Поправившись, комсорг начал в срочном порядке готовиться к эмоциональному выступлению с праздничной трибуны. Готовились к предстоящему мероприятию и Березкин с парторгом Сольцем.
В тот день, как и положено, торжества начались с демонстрации трудящихся. Из репродукторов лилась патриотическая музыка. Рабочие леспромхоза, построившись в широкие колонны, с красными транспарантами в руках и портретами М. С. Горбачева несколько раз прошли по центральной улице. Подняв клубы пыли, от которых местная продавщица пива упала в обморок, они подошли к трибуне, остановились на небольшой площади и замерли в ожидании политического митинга. Под бурные и продолжительные аплодисменты митинг открыл сам директор леспромхоза, Дмитрий Иванович Березкин. Говорил он красиво, кратко и по делу, что и понравилось местным лесорубам. Дальше выступили парторг и главный инженер. Затем толкнул речь старый коммунист, начальник деревообрабатывающего цеха. Несколько слов произнес бригадир трактористов и начальник банно-прачечного треста. Совместно с заведующим клубом краткий доклад сделал и директор погребальной конторы. Сославшись на больной зуб, начальник цеха по изготовлению венков от выступления отказался. Отказался от выступления и заведующий поселковой баней. Он был с похмелья. Подходило время для выступления комсорга Сучкина.
— Товарищи!! — громко и торжественно произнес он. На несколько секунд площадь затихла. – Товарищи!! — вновь повторил Сучкин, после чего понес такую ахинею, что на втором часе его выступления у местного учителя географии поехала крыша и появились все симптомы хронической эпилепсии. Пришлось срочно вызывать скорую. Не обращая внимания на подобные казусы, Сучкин продолжал говорить. Выступал он с жаром и вскоре выдал какую-то фразу, после которой люди громко закричали:
— Ураа!! — Вверх полетели кепки и портреты с изображением генерального секретаря ЦК КПСС. В это время от толпы отделилась небольшая группа крепких, молодых людей, которые ринулись к трибуне. Они с криками «Браво» поднялись на трибуну, подхватили на руки комсорга и, продолжая изображать на лицах неподдельную радость, подкинули его высоко вверх.
— Ураа!! — вновь раздались крики. Под радостный шум и громкие возгласы, продолжая качать Сучкина, ребята спустились с ним вниз и завернули за угол трибуны. В следующий момент они подбросили его на такую высоту, на которую до этого комсорг никогда не залетал. Находясь на уровне высоты телеграфного столба, Сучкин счастливо улыбался. Внезапно из толпы раздался голос:
— Завязываем, мужики!! Все, баста!!
После этой команды толпа молодых людей вернулась на место.
Продолжая улыбаться и смотреть в голубое небо, счастливый Сучкин начал стремительно спускаться. В следующую секунду раздался громкий удар о землю. Задрожали деревья, у заведующего поселковым моргом в прямой кишке появилось жжение, клубы пыли затмили солнце.
— Мама! Только и успел крикнуть Сучкин, давая понять, что его тело, наконец-то, соприкоснулось с твердой, земляной поверхностью.
Жаркое лето подходило к концу. Вечерами становилось прохладно. На деревьях появились желтые листья, напоминающие местному населению, что холодная зима уже не за горами. Вскоре в адрес директора леспромхоза стали поступать письма и телефонограммы от партийных и вышестоящих организаций. В этих посланиях скользила одна и та же тема, тема о подготовке к зиме, производственных и хозяйственных объектов.
Проработав в должности руководителя не один год, Березкин знал свое дело туго, поэтому задолго до появления на предприятии подобных телеграмм, он распорядился начинать действовать. Вскоре бригады рабочих уже утепляли теплотрассы, завозили в котельные уголь, затыкали окна, кололи дрова, перекрывали крыши и вставляли двери.
Лично принять участие в подготовке объектов к зиме, было поручено и комсоргу леспромхоза товарищу Сучкину.
— Давай, товарищ Ссучинский, действуй! — обратился к нему Березкин. Парторг леспромхоза Сольц в данный момент находился рядом.
— Да, не Ссучинский, я! — вновь поправил директора комсорг. – И не Ссукин, а Сучкин, понимаете, Су-ч-кин!
— Ну, извини, извини, запамятовал! — с этими словами Березкин строго посмотрел в глаза комсоргу и торжественно повторил:
— Давай, любимый ты наш, готовь к зиме самый дорогой комсомольскому сердцу объект, а мы тебе в этом поможем!
— Ты готов выполнить задание партии?! — в диалог вступил Сольц.
— Всегда готов!! – торжественно ответил Сучкин, поднимая правую руку в пионерском приветствии. Покидая кабинет директора, он сделал еле заметный легкий поклон портрету с изображением «Карабаса-Барабаса».
— Ну и тип! — возмутился Березкин. Так бы и дал кирпичом по его «чайнику». Видел я на своем веку дебилов, но дебилов с инициативой в жизни встречаю впервые!
С доводами своего товарища Сольц был согласен.
Прошла целая неделя. Наступила пятница. В этот день Березкин проинспектировал монтаж нового теплового узла и строительство кирпичного пристроя к поселковой бане. Ходом монтажных работ он остался доволен. Вернувшись в рабочий кабинет в хорошем расположении духа, он уселся в кресло, закурил папироску и с удовольствием открыл бутылку пива. Правда, выпить ее он не успел. Неожиданно в кабинет забежал парторг Сольц и как бухгалтер начал возбужденно трясти головой. Ни одного слова в течении трех минут выговорить он не мог.
— Ты чего, Яков Моисеевич?! — испуганно спросил Березкин. – С похмелья что ли?!
— Да какое, там, нахрен похмелье! – с большим трудом произнес он.
— А чего такое?!
Сольц молча указал пальцем в конец улицы, где окруженный зелеными, густыми насаждениями находился облезлый памятник Ленину. Березкин поднес к глазам бинокль, увеличил резкость и, чуть было, от удивления, не свалился на пол.
— Да, да, Дмитрий Иванович! — парторг вовремя ухватил директора за локоть. — Видел и я в жизни моральных уродов. Но не до такой же степени?!
В данный момент памятник выглядел совсем по иному. Стоял он, как и прежде, на высоком пьедестале, с тем же деревянным поленом вместо правой руки, но на его голову была одета зимняя старая кроличья шапка, на тело накинута телогрейка, а ноги были замотаны ватными, старыми одеялами.
— Вот полюбуйтесь! Наш уважаемый комсорг спасает от предстоящих холодов самый дорогой для себя объект. — Сольц покачал головой. — Ну, что? Может комиссию пора вызывать, а Дмитрий Иванович?! Пусть его прямиком в психушку везут!
— Может и пора?! — Березкин задумался. — Может, ты и прав! На следующий день все, что случилось в леспромхозе, директор, по телефону рассказал майору Штыку.
— Отлично, все в норме! – ответил он Березкину.- Так держать!
Прошло еще пару дней. Вскоре, из главка, в контору, пришла странная на вид телеграмма, за подписью заместителя министра и первого секретаря райкома партии. Березкин не на шутку струхнул. В телеграмме говорилось, что на базе леспромхоза «Северный», главк намерен провести масштабные соревнования «Лучший по профессии». За призовые места были обещаны нужные в таежном поселке дорогие подарки. Среди них числились лодочные моторы, надувные лодки, палатки, спальные мешки и даже мотоцикл с коляской. Прочитав телеграмму несколько раз, Березкин струхнул еще сильнее и тут же решил позвонить Степану Штыку. О чем говорили два товарища, не было слышно никому, но после этого звонка Березкин расслабился, повеселел и два дня в своем кабинете пил холодное пиво. На третий день, видимо не совсем доверяя сотрудникам КГБ, он решил подстраховаться, и отправился к местной гадалке и самогонщице со стажем, бабе Любе. Старушка была дома, но в очень возбужденном состоянии. Она бегала по комнате в серых валенках и постоянно грозила кому-то кулаком.
— Ух, змеюка подколодная, ведьма паршивая!! Ух ты, бестия белобрысая! – ругалась она.
— Ты чего, это бабушка?! – Березкин был немного удивлен.
— Да, вон! – старушка показала на улицу, по которой двигалась похоронная процессия. — Вон она! Ох, как я не хотела, ох как я не хотела и вот на тебе…!
— Да, чего с вами?!
— Да, чего, чего?! — бабушка пригласила Березкина присесть. — Пришла на днях ко мне эта, змеюка, буфетчица из пивнушки, Лида Косолапова. Говорит, помоги моему горю, сделай так, чтобы мой ребенок разговаривать начал! А я ее, ох, как не люблю, ненавижу прямо. Не перевариваю ее за то, что она разбавит пиво, мужики напьются, опоносятся, а она на меня сваливает, говорит им, что понос у них не из-за пива, а из-за употребления моей самогонки. А у меня, самогоночка-то, сам знаешь, какая?! Эээх…!! — с этими словами она достала из буфета бутыль мутной жидкости и разлила по стаканам. От самогонки подозрительно попахивало заячьим пометом. Березкин тактично отказался. Баба Люба с удовольствием выпила, аппетитно закусила и продолжила дальше.
— Так вот! Пришла она с этой просьбой и пообещала за эту услугу заплатить мне сто рублей денег. Другая бы обрадовалась, а у меня на душе кошки скребут, так и хочется эту змеюку на улицу выгнать. Нет желания ей помогать, даже за такие большие деньги, не поверишь, вот нет и все! Не могла сразу понять почему, а вот теперь только и поняла! – с этими словами она вновь резко встала со стула, подбежала к окну и плюнула в сторону похоронной процессии.
— Ну, что с тобой, в конце концов, успокойся! – Березкин посочувствовал бабуле и высказал мысль, что дети уже на первом году жизни сами начинают говорить, даже без всякой посторонней помощи.
— Правильно, а ее ребенку завтра исполняется двенадцать лет, а он все бу-бу, да му-му-му, ку-ку-ку, да пу-пу- пу! Короче говоря, я согласилась!
— Так!
— Раскинула я карты и прямо в лоб ей высказала, что помочь можно, но только чьи имена он первыми назовет, те люди умрут.
— Да, ты что?!
— Да!
— И что, она дала добро?!
— Разумеется! Выдала мне семь рублей денег, а остальные пообещала отдать потом. Ушла, а на следующий день ее сынок произносит первое слово — дедушка. Ну, дедушку похоронили, а через несколько дней сынок произносит второе слово — бабушка. Через два дня и бабушку отправили по уже знакомому маршруту. После этого прошло несколько дней, а мальчик возьми да и ляпни, папа! Ну, отец услыхал, всплакнул, написал завещание, в баньке помылся, переоделся, выпил пару стаканов водки и улегся на топчан, ждать смерти.
— Ну и…?!
— Ну, чего! К вечеру она приходит, плачет, краска с глаз течет, ее всю колотит, подходит к мужу, дала тому по шее, да как закричит:
— Чего разлегся, изверг, вставай, пошли на похороны, сосед помер!
— Ничего себе?!
— Да, но что самое плохое в этой истории, так это то, что этим соседом оказался мой самый лучший, самый щедрый и постоянный покупатель, Вася Коромыслов, сторож в банно-прачечном тресте. Собственными руками, считай, собственными руками, я уничтожила свой постоянный доход! Теперь понял?!
Березкин, рассказу бабули удивился, сочувственно вздохнул и хотел, было высказать просьбу, с которой и пришел, но не успел.
— Давай сюда свое письмо! – неожиданно произнесла она. — Сейчас разберемся, с какими помыслами коммунисты тебе депешу прислали!
Такой прозорливости бабули Березкин удивился еще больше, а пока она читала и обнюхивала листок, он вкратце поведал ей о своих сомнениях.
— Не пойму! Никак я не пойму, почему начальство хочет провести соревнования именно в нашей глухомани. Дорог здесь нет, техника, один излом да вывих, тракторов практически нет, пилорамы дышат на ладан, валим лес, в основном, пилой и топором, а тут на-ка тебе…! Чего-то мне это не нравится, какой-то есть здесь подвох. А, бабуль?
Бабуля внимательно выслушала директора, раскинула карты, замахнула полстакана своего мутного пойла и только после этого кое-что Березкину поведала.
По ее словам никакого подвоха здесь нет, а есть холодный, бюрократический расчет.
— Техники в леспромхозе практически нет! Нет! А работаете вы хорошо! — пояснила гадалка. — Технику ты не просишь, а остальные просят, бензин ты не просишь, а все просят. Запчасти ты не требуешь, а другие леспромхозы требуют. Премию не просишь, а другие клянчат. Строительство дороги не требуешь!
— Да какая там дорога, в наших-то болотах!
— Вот, правильно, а другие директора все пороги в министерстве обили!
— Далее! – бабуля азартно загибала пальцы. – Вертолетную площадку не просишь, а другие просят, новые катера для заготконторы не просишь, а другие просят. Корректировку плана в сторону уменьшения ты не просишь, а другие…?! Все, все просят, а работают плохо, ты ничегошеньки не просишь, а работаешь отлично! – сделала заключение бабуля. — Теперь понял?!
— Не совсем! — честно признался Березкин.
— Ну, чего тут не понять, касатик! Просто чиновники ни в министерстве, ни в райкоме, ни тем более, в обкоме партии работать не хотят. Смекаешь?! Им даже лень шевелиться. Мало того, они считают, что сделали грубейшую ошибку, передав в многочисленные леспромхозы новую технику.
— Да, ты что бабуль?!
— Ну, конечно! Теперь, придя на работу, они с утра до вечера только и слышат, дай нам запчасти, дай бензин, пришли мазут и так из месяца в месяц и из года в год, дай, дай, дай и дай! Подобные просьбы чиновникам-бюрократам давно надоели, поэтому они и придумали хитроумный ход. Вроде бы соревнования, вроде бы все чин-чинарем, а в результате победы ваших рабочих, в которой чиновники не сомневаются, они всех просящих будут посылать на х..й, а вас ставить в пример. Вот смотрите, будут говорить они, ну типа, мол, люди валят и перерабатывают лес вручную, чуть ли не на себе трелюют, ни чего у нас не просят, нам не мешают, по пустякам не отвлекают, по кабинетам начальства не ходят, никому не жалуются, не ноют, а производственный план перевыполняют.
— Ничего себе! Так с такой политикой у нас никогда никакого прогресса не будет?! – Березкин был возмущен до глубины души. — Всю жизнь в нищете проживем.
— Так им этот прогресс и на хрен не нужен!! – сделала заключение гадалка. Им нужен только теплый кабинет, хорошая зарплата и полная тишина на работе. Усек, касатик?!
Поблагодарив бабулю, обескураженный Березкин ушел.
— Вот ведь, что мерзавцы задумали! — размышлял директор. Нет бы, старались увеличить производительность труда при помощи внедрения новой техники и технологии, а у них все шиворот на выворот! Тьфу, ты проходимцы!
Вернувшись на рабочее место, Березкин вновь позвонил Степану Штыку, пересказав ему все то, что поведала гадалка. Ответ был краток:
— Все идет по плану, наживка работает, терпеть и ни в коем случае не подавать виду! Понятно?!
Прошла еще неделя. Для проведения соревнований в леспромхоз «Северный» со всей округи начали съезжаться люди. Участников соревнований было так много, что для их размещения на берегу пруда, в березовой роще, возле заброшенной свинофермы и напротив поселкового кладбища пришлось устанавливать военные палатки и передвижные вагончики лесозаготовителей. Кроме этого, некоторых гостей поселили в недостроенное женское отделение леспромхозовской бани, в старый покосившийся морг и пустующее инфекционное отделение больницы. Бригада лесорубов изъявила желание несколько незабываемых ночей провести в новых, специально вырытых по такому случаю просторных землянках. Четыре пилоточа и три поварихи разместились в обычных шалашах.
Соревнования начались вовремя и сразу приняли характер ожесточенной борьбы. Команда леспромхоза «Северный» лидировала практически по всем показателям. Мужики так старались, что во время конкурса по валке леса ручным способом у одного из лесорубов в самый последний момент сломался топор. Не смотря на это, лесоруб отбросил его в сторону и, как опытный бобер, перегрыз остатки дерева зубами. То же самое происходило и при изготовлении банных срубов. Щепки летели в разные стороны, трещали сучки, голоса болельщиков заглушали раскаты грома, не выдержав физического и морального напряжения, один из гостей тронулся рассудком. Он залез на высокую сосну, трижды крикнул:
— Да здравствует КПСС!! – после чего бросился вниз. Правда, остался жив, имея на плечах чугунную, пустую голову. При корчевании пеньков мужики из команды леспромхоза «Северный» показали наивысшее мастерство. Наряду с вагами, клиньями и ручными пилами, они применили новый невиданный доселе метод корчевания. Этот метод заключался в следующем. Четверо лесорубов брали за руки и ноги своего собрата и его головой, похожей на бетонную сваю, били по пеньку несколько раз. После парочки таких ударов пенек, как старый гнилой зуб, со свистом вылетал с насиженного места. Во время конкурса «снятия коры с поваленных елок», местные мужики вновь оказались на высоте. Они кроме топоров одели еще на руки холщевые рукавицы с пришитыми к ним огромными медвежьими когтями и, благодаря этому нововведению, очистили от коры дерево буквально за несколько секунд. Победа была безоговорочной. После продолжительных аплодисментов и громких криков «Ура!!» организаторы соревнований начали раздавать призы. Как и следовало ожидать, самые дорогие и качественные подарки достались подчиненным Березкина Дмитрия Ивановича. Мужики искренне радовались лодочным моторам, брезентовым палаткам, резиновым лодкам и мотоциклу с коляской. Подарки и призы получили практически все. В самый последний момент, на трибуну торжественно поднялся и комсорг Сучкин. Для поздравления к нему подошел восьмидесятилетний инструктор райкома партии и, тряся головой, пожал руку.
— А вам товарищ Ссучарский! Ой, извините, Сучкин! – вовремя поправился он. — За ваши труды, преданность идеям коммунизма и любовь к В. И.Ленину, мы дарим …! – после этих слов он сделал паузу, во время которой два его помощника поднесли комсоргу увесистый сверток.
— Телевизор, наверное?! – раздались из толпы завистливые голоса. – А чего еще-то?!
Сучкин с нетерпением развернул пакет. Толпа замерла. Наступила тишина. В этой звенящей тишине было слышно, как где-то далеко-далеко в тайге закаркала ворона. На свинарнике хрюкнул огромный боров, и лопнула очередная бутыль с брагой у тети Любы.
— Мамочка! – только и смог произнес комсорг, начиная доставать из пакета сборник Ленинских работ, состоящий из двадцати пяти томов. На Сучкина было жалко смотреть. Он то улыбался, то с завистью смотрел на счастливого обладателя мотоцикла с коляской, то с ненавистью бросал взгляды на лесоруба, получившего в подарок лодочный мотор. Сучкин был в растерянности. Он чуть не плакал.
— Ура! Товарищи! – представитель райкома захлопал в ладоши.
— Ураа!! – это уже кричала толпа. — Ураа!! – в воздух полетели топоры и лопаты.
— Ураа! – изредка хихикая над подарком Сучкину, кричал парторг Сольц. — Ураа!!
Внезапно на плечо парторга сзади легла чья-то тяжелая рука. Сольц повернулся и, чуть было, не навалил в штаны. За его спиной стоял молодой человек с военной выправкой.
— Пройдемте! — тихо произнес незнакомец.
— Куда?! – Сольц начал бледнеть.
— За мной!!
У парторга от страха появилось желание отрубить себе яйца.
— Ну, все, доигрались! Надо же мне было ввязаться в эту авантюру с придурковатым комсоргом!! – подумал он и на «ватных ногах» последовал за незнакомцем.
Вот они отошли от толпы, пересекли улицу, миновали отделение милиции и подошли к зданию конторы.
— Директора, наверное, уже взяли, а меня ведут на очную ставку?! – мелькнула в его голове страшная мысль.
Сольц задрожал всем телом и опустил низко голову. Вдвоем они поднялись на второй этаж, вошли в приемную, открыли черную дверь кабинета директора, и…
— Господи!! — тихо прошептал парторг, плохо понимая, что происходит. В кабинете его встречали четверо молодых людей, во главе с директором леспромхоза товарищем Березкиным. Ребята широко улыбались. Представившись сотрудниками КГБ, они стали по очереди подходить к парторгу и крепко жать ему руку.
— Спасибо, спасибо! — всех сильней благодарил Сольца майор Штык. – Вы даже не представляете, Яков Моисеевич, как вы нам помогли. Целую когорту, представляете, не одного, не двух, а целую когорту маразматиков, проходимцев и бюрократов мы выявили благодаря вашим продуманным действиям! Понимаете?! Мы вскрыли целый бюрократический пласт, мешающий нам двигаться вперед.
Сольц, ничего не понимая, вопросительно посмотрел на Березкина. Березкин хитро улыбался.
— Ты уж меня извини, Яков, не мог я раньше тебе об этом рассказать. Боялся вспугнуть главных бюрократов! – директор похлопал еле живого Сольца по плечу. – Совместно с сотрудниками КГБ мы разработали хитроумный план, благодаря которому наш придурковатый комсорг выступил в роли наживки, и сам того не замечая, помог выманить на свет Божий всех чиновников, тормозящих процесс перестройки.
— Да, ну!
— Ну, а ты как думаешь?! Он старался, работал, каждое его последующее действие было дурнее первого, мы, якобы, не замечали, хвалили. Он посылал в райком отчеты, там смотрели, верили и, в конце концов, посчитав, что здесь все, такие как он, решились на реванш.
— Ну, конечно! — здесь уже вступил в разговор майор Штык. – По всей стране шагает перестройка, люди этому рады, а министерские и партийные работники ничего не делают и постоянно ставят нам палки в колеса, все тормозят! М. С. Горбачев спрашивает их:
— Вы за многопартийность?
Они:
— Да!!
— Вы за частную собственность?
Они хором:
— Да!
— Вы за свободу слова?
Они опять дружно:
— Да!!
– Вы за продажу земли в собственность?
Они опять:
— Да!!
— Вы за рост производительности труда?
— ДА!
–Вы за внедрение новой техники и технологи?
Они опять:
— Да! Только об этом и мечтаем!
– Вы за улучшение жизни трудящихся?
Они опять хором:
— Да, да, да!! А сами …?! Видели, что на деле придумали? Хотели передовиков производства носом потыкать, намекая, что нужно работать в ручную и нечего клянчить новую технику! Вот это и есть бюрократы и самые настоящие враги народа! При Сталине их бы давно…! Да вы сами вон полюбуйтесь, разве можно этих людей дальше держать на производстве! – Штык указал рукой на улицу.
Все посмотрели в окно, картина была не забываема. По центральной улице в сопровождении Сучкина шастала целая свора девяностолетних партийных и министерских работников, еле передвигающихся из-за своего преклонного возраста. Они внимательно слушали своего коллегу, который сгорбивших, тащил на себе в простой авоське двадцать пять томов Ленинских работ. Рассказ комсорга состоял из обычного показа тех мест, куда он смог разместить портреты вождей Мировой Революции. Они останавливались возле клуба, возле дверей конюшни, возле старой кормовой кухни. Долго любовались портретом В. И. Ленина над крышей покосившегося свинарника. От портрета К. Маркса, висящего на стене старого морга, они не могли оторвать глаз.
— Эхх!! – с сожалением говорили гости. — Жаль, что в наше время не было такого изобилия портретов и плакатов, а-то бы мы…! Эхх…!!
Похоже, что этих выживших из ума старичков не интересовало ничего. Им было наплевать, как живут рабочие, сколько они получают, как питаются, есть ли в поселке детский садик, как работает поликлиника, как обстоят дела с предметами первой необходимости, они смотрели только на многочисленную, политическую агитацию и довольно кивали головой. Правда, они еще поглядывали по сторонам в надежде на дармовщинку выпить, закусить, ну и….Но старость и немощность брала свое. Остановилась делегация только возле памятника В. И. Ленина. Наступила тишина. Каменный истукан, одетый в кроличью шапку, телогрейку и ватные штаны, стоял в гуще деревьев, пристально смотрел на собравшихся и напоминал местного лесоруба, обмороженного на тяжелом лесоповале. В толпе кто-то сочувственно вздохнул.
— Так, держать! Умница! В первую очередь нужно спасать Ильича. В морозы всякое может случиться. Хвалили старички радостного Сучкина. — Ты наш человек! Далеко пойдешь!
На эту картину, Березкин, Сольц и молодые работники КГБ смотрели с ужасом и содроганием.
— Маразм! Полный маразм! — вырвалось у Степана Штыка.
— А что с ними теперь будет?! – с интересом спросил Сольц. — Куда вы денете этих бюрократов?!
— Как что?! Сейчас пинками загоним маразматиков в автобусы, туда затолкаем вашего комсорга, кинем ему авоську с книгами и увезем их всех на…. помойку истории!
— А нам, что-нибудь будет?! – Сольц посмотрел на Штыка глазами преданного еврея.
— Разумеется! – В этот момент по радио заиграл гимн Советского союза, сотрудники КГБ построились, вытянули руки по швам и в этой торжественной обстановке вручили Березкину и Сольцу коробочки с орденами.
— За поимку бюрократов и проходимцев! — прочитали товарищи на обороте ордена. От такой награды у обоих на глазах появилась скупая, мужская слеза.
— Мы готовы и дальше вам помогать! – трепетно заверил присутствующих Сольц.
Принимается!! – сотрудники КГБ улыбнулись.
Получив «добро» на подобную деятельность, парторг, радостно посмотрел на Березкина, широко улыбнулся и не в силах справиться с нахлынувшими на него эмоциями, от радости, с грохотом рухнул в обморок….